Возвращение грифона

— Ладно уж… слушай. В общем, выждала я время — пошла на базар к одиннадцати часам. Сейчас, к сведению, уже два часа. Ну — почти два. К одиннадцати все новости уже должны разойтись по всем закоулкам. Как покойный муж говаривал — в нашей деревне на одном конце чихнут, а на другом конце уже знают. Вроде город, но и не город. Итак — иду я к тете Гале. Она аж светится вся, ее информация распирает, будто гной из нарыва хочет вырваться. А я не спрашиваю — мясо у нее рассматриваю, косточки говяжьи тереблю. А потом так невзначай говорю:

— Тихо, как у нас летом, правда, теть Галь? Скукотища. Улица как вымерла, жарко.

Тетя Галя где-то в деревне покупает мясо и потихоньку продает. Прибавка к пенсии. Участковый вот только гоняет — базарчик-то только для цветов и овощей, а она мясом торгует. Ну да ладно. Не о том речь. Как только я сказала, тетя Галя аж взвилась:

— Это у нас скучно?! У нас тихо?! Ты что, не знаешь, что ночью-то случилось?!

— Что, теть Галь, — спрашиваю я, — неужто водопровод опять прорвало?

— Водопровод! Вы поглядите на нее! Для нее водопровод самое главное в жизни! А тебе не интересно, кто на самом деле убил Светку, за которую твоего сожителя таскали в ментовку? Неужто не интересно?

— Хмм… интересно. А откуда ты знаешь, кто это был?

— Тетя Галя все знает! От тети Гали ничего не укроется! — Она понизила голос и нахмурила брови, нарочито сокрушенно покачав головой. — Такое страшное дело, ой, какое страшное… Братья убили Светку-то! Вот! Насиловали и убили! И Ольгу ночью снасильничали и хотели убить. А она как-то изловчилась, развязалась, схватила ножик и порубила их, как свиней! Говорят, одного милиционера стошнило, когда он увидел — кровь по полу, везде — на полу, на стульях. А они валяются — головы отрезанные, все изрезанные полосками и кусочками. И это… мужское достоинство она им вырезала и повесила на улице, на бельевую веревку. Ужас какой! Зыков, с пятого дома, шел на работу, видит: из калитки выходит Ольга, голая, вся в крови, с ножом в руках. Вышла и встала у калитки, дальше не идет. Он перепугался, а Ольга-то ему и говорит — вызови милицию, я их всех убила! Он побежал в магазин — телефоны-то у нас все повыдирали, хулиганье, ручки бы у них поотваливались поганые! Милиция приехала, Ольгу забрали на спертизу. «Скорая» еще приезжала. Бабу-то они порезали сильно, кровь пили у нее. Сектанты оказались. Как она, милая, выжила — только Господь знает! Нашу русскую бабу так просто сектантам не одолеть — сразу письки поотрезает!

— Так откуда стало известно, что они убили Светку? С чего ты это взяла?

— А вот с чего, они, когда ее насильничали, все и сказали. Слышь, — бабка снова понизила голос, — они так ее накачали, что она шла враскоряку и по ногам текло! Вот! Люди говорят, чуть не порвали ей там все! Теперь спертизу будут делать, черпать у нее.

— Экспертизу, имеешь в виду?

— Да, испертизу!

— Вот это новости… вот это да…

— Это еще что! Это еще ерунда! Дальше-то что было! Севку-то ее повязали! Говорят, он со Светкой кувыркался, соблазнял. А еще, само главно — он жонку свою ведь убил!

— Как убил? Ольгу? Она же живая?

— Тьфу! Каку Ольгу! Прежню жонку, ту, что вроде как сбежала с мужиком! Эти самые братья знали, где лежат ее косточки, знали, что папаша мамку убил, и молчали. А ей, Ольге-то, когда сильничали, и обсказали все. Думали, видать, что все равно убьют ее и похоронят рядом с мамкой. А вот не удалось. В общем — Севку арестовали, и он уже сознался, что задушил жонку. Поговаривают, что участковый Федорчук в курсе был, дружбан его! Они ведь вместе выпивали. Сева и Федорчук, чтоб ему пусто было! Федорчука вроде как гнать из милиции собираются. Вот теперя все! Теперя я все рассказала! Ну как тебе?

— Ну что сказать, я фигею, дорогая редакция!

— То-то же… а ты — сонное царство, сонное царство. А тут — вона чего. Сатанисты завелись. Вообще-то за братьями давно подмечали странности — чего-то шепчут, чего-то подглядывают. Жаловались на них Севке-то, а у него Федорчук в дружбанах, вот и покрывал. Теперя отпокрывался! Сколько мяса у меня потаскал, крыса поганая! Так ему и надо, ментяре этому. И Севке тоже. Надо же, чего учудил — приемную дочку сильничать! Таких надо сразу к стенке и шлепать, как в революцию.

Мария закончила рассказ и посмотрела на меня, хитро усмехнувшись.

— Все, как ты спланировал. Эх ты и иезуит — комар носу не подточит! Ольге сейчас экспертизу сделают — сразу определят, что ее точно насиловали. И определят — кто. Посадить бабу не посадят — скорее всего, к нам в клинику засунут, на психиатрическую экспертизу. Потом отпустят домой. Как она будет жить одна — вот вопрос…

— Ну ты же как-то живешь? — пожал я плечами, догрызая со здоровенного мосла последние хрящики. — А она чем хуже?

— Ну что ты понимаешь? — с тоской и горечью сказала Мария. — Я не жила, а существовала! Не может женщина жить одна. Ей нужно о ком-то заботиться, кого-то любить. Иначе это не жизнь, а чертополох на огороде — никому не нужный, колючий и злой.