Возвращение из ада

Теперь я окончательно убедился, что дело идет к развязке. Недавно весь мир узнал, что «дело врачей-убийц» было состряпано, сфабриковано провокаторами из парафии Берии. Все облегченно вздохнули. «Врачи-убийцы» вышли на волю. «Дело врачей» рассыпалось как карточный домик.

Наступала очередь другого провокационного «процесса» — «дело» Еврейского антифашистского комитета.

Не дожили наши крупные писатели-классики до этих дней.

«Гениальный друг и отец народов» успел перед смертью совершить свое страшное злодеяние — дал указание убить лучших представителей нашей литературы.

На «Большой земле» бушевала весна, а у нас в тундре еще властвовала зима с ее колючими морозами и метелями. Однако меня согревала надежда близкой перемены в моей жизни.

Все чаще надзиратели стали вызывать людей «с вещами», и этих счастливчиков отправляли на «пересмотр» дела, а иных освобождали на месте. Правда, такое случалось не очень часто.

В один из морозных дней, ранним утром, когда мы вернулись в зону с ночной смены и стали устраиваться, чтобы поспать час-другой, примчался дежурный надзиратель по мою душу:

— Срочно на вахту! Без вещей…

— А что случилось, чего так срочно, пожар?

— Быстрее, там тебя ждут.

— Кто?

— Там узнаешь… Много знать будешь, состаришься… Давай!

Сердце тревожно забилось, кто меня может звать?

Дежурный не дал мне много раздумывать: раз зовут — стало быть, надо!

Он не сдержался и по секрету сказал, что приехала на свидание моя жена…

Я был ошарашен. Как?! Что?! Жена приехала на свидание?! Не покупка ли? Не пошутили?

Эта была необычная новость. Не помнят такого случая, чтобы сюда, в эту глушь, пробился человек извне. Это ведь особый, режимный спецлаг, куда близко никого не пустят. Все засекречено, кому разрешат посмотреть, как тут живут заключенные?

Жена приехала на свидание… Да быть такое не может! Такая даль, а морозы и вьюги какие тут бывают!..

За мной увязалось несколько моих приятелей, им хотелось хоть издали посмотреть на женщину, отважившуюся на такой подвиг, пуститься в такую тяжелую дорогу, не испугавшуюся морозов и метелей.

Однако надзиратель всех завернул назад — не положено…

Я понял, что это не шутка, и пустился бежать.

Начальник лагеря, маленький, щупленький человечек в теплом полушубке и высоких фетровых сапогах на высоком каблуке, чтобы выглядеть выше ростом, в широкой полковничьей папахе, которая была ему к лицу, как свинье серьги, встретил меня возле входа в канцелярию, ощупал быстрыми темными глазами мои карманы, не несу ли запрещенных предметов, а самое главное, книг, писем-жалоб для передачи за зону, — строго предупредил, что свидание с женой будет длиться ровно час при живом свидетеле-надзирателе, что если я себе позволю лишнее, то есть разглашать о режиме, количестве заключенных, кормежке и прочее или попытаюсь что-то передать жене, говорить не то, заниматься критиканством, говорить вообще о порядках в лагере, свидание будет немедленно прервано, а я понесу строгое наказание…

Он выглядел растерянным, не мог понять, как жена могла добиться свидания, когда он еще на этот счет никаких указаний не получал…

Я был необычно взволнован и ничего не понял из того, что он бубнил, а он продолжал мне объяснять, как я должен себя вести.

Надзиратель ввел меня в большую комнату, где в углу сидел с невозмутимым, равнодушным взглядом старшина с папиросой в зубах, должно быть, тот самый, который будет прослушивать наш разговор с женой и прервет свидание, если услышит, что мы говорим что-то недозволенное или попытаюсь что-то передать на волю.

Старшина кивнул на стул и тоже стал разъяснять, как я должен себя вести, когда гостья войдет, но я ничего не слышал, мысли мои были уже далеко, я страшно волновался — свыше трех лет не видел жену, не представлял, как пройдет эта встреча, что сказать, когда нам выделили всего лишь один час!..

Я оглядывался с тревогой на все стороны, пытаясь определить, откуда может войти жена, почему она так задерживается — не знал я, что ее обыскивают, не приведи Господь, если хочет пронести сюда пулемет, бомбу, ящик взрывчатки.

Заскрипела боковая фанерная дверь, и я увидел жену. Она переступила высокий порог и обомлела, увидев меня в арестантском бушлате, стриженого, небритого, исхудалого, измученного. На какое-то мгновенье замерла в испуге, затем бросилась ко мне, прильнула к груди и зарыдала. Я стоял, чувствуя, как в горле у меня застрял горький ком, сердце усиленно билось, готово выскочить из груди.

Я потерял дар речи, не знал, как, бедную, успокоить, как ей объяснить, что у нас всего один час для свидания, возможно, уже меньше, а там, за стенкой, сидит — я слышал его хриплый кашель — начальник и прислушивается, следит за стрелками часов, чтобы мы не засиделись ни лишнюю минуту.

— Гражданочка, отойдите на шаг… Низзя так близко… Не положено, — послышался грозный голос «свидетеля». — Низзя так близко. Отстранитесь… Не положено…

Жена испуганно оторвалась от меня, посмотрела заплаканными глазами на это чудовище и снова замерла, стараясь овладеть собой.