Возвращение из ада

— Я тысячи километров добиралась к своему мужу, — придя немного в себя, с возмущением сказала жена, — а вы «низзя», «низзя»!

— Гражданка, не имеете права оскорблять… Я при сполнении…

— Да отстаньте, кто вас трогает! — повысила она голос. — Не мешайте, пожалуйста, прошу вас…

Боже, как она, бедная, осунулась, похудела, измучилась за эти страшные годы разлуки! Но не утратила мужества, старалась сдерживать волнение, чтобы не расстроить меня, не нарушить маленький праздник нашей долгожданной встречи.

Я смотрел на нее и был восхищен ее подвигом. Не верил своим глазам, что вижу самого близкого и родного человека перед собой. Не сон ли это? Проделала такой страшный, мучительный путь через всю страну, чтобы один час побыть со мной! Но, с другой стороны, был убит горем, глядя на ее истертое старенькое пальтишко, тонкий платок на голове и худые башмаки… И в таком одеянии она сумела добраться сюда сквозь сильные морозы, пургу, колючие ветры.

— Обо мне не волнуйся, родной. Мне ничуть не холодно… У нас там совсем уже тепло… За эти годы я ко всему привыкла. Столько пережито, но мы с сыночком, с мамой не теряем надежды, что ты скоро вернешься к нам… Правда восторжествует… — быстрее заговорила она, чувствуя, что время идет. — Я всюду ходила, была у прокурора, везде была, как же они с тобой так поступили? За что? Где же правда?

— Гражданка, — вставил старшина, посмотрев на часы. — За политику говорить не положено.

— Какая ж тут политика! — огрызнулась жена. — Человек прошел всю войну, кровь проливал за Родину, а его держат за колючей проволокой… Какая же это политика! — Она взглянула на стражника с презрением и повернулась ко мне: — Держись, только не падай духом. Еще немного, и вернешься к нам. Кошмар скоро пройдет. Твои друзья за тебя хлопочут. Тебя не забыли… Все знают, что ты ни в чем не виноват…

— Гражданка, — снова вмешался старшина. — Не клевещите, невиноватых мы тут не держим.

Она со злостью посмотрела на стражника:

— Я не с вами разговариваю… Не мешайте… У меня мало времени.

Странно, она заставила этого здоровенного детину замолчать.

Повернулась ко мне, сделала два шага, взяла мою руку, зажала в своей замерзшей руке и продолжала:

— Умоляю тебя, крепись, береги себя. Этот произвол кончается. Эти сволочи скоро поплатятся за наши страдания… Бог отомстит им!

— Гражданка, прошу прекратить это!.. Кто сволочи? Почему оскорбляете? — Уже по-серьезному рассердился стражник…

— Да не вас я оскорбляю!..

— Лжете, гражданка, знаем, кого оскорбляете и сволочами обзываете, значит, наши…

Невольная улыбка осветила ее лицо. Она не обратила внимание на его окрик и продолжала:

— Скоро будем тебя дома встречать… У тебя много добрых друзей. Они хлопочут, письма пишут… Только не сдавайся, крепись. Не перевелись честные люди. Председатель Союза, депутат Максим Рыльский хлопочет о тебе. Он недавно специально в Москву ездил, был на приеме у больших людей, написал, что ты ни в чем не виноват… Рыльскому угрожали, требовали, чтобы он не вмешивался в дела органов, но он ответил: «Если знаешь человека и уверен, что он честен, не совершал преступления, ты должен стоять за него горой». Вот его заявление, он просил прочитать тебе копию…

Жена хотела достать из сумочки письмо, которое написал в прокуратуру писатель, но стражник дерзко остановил ее:

— Не положено! Говорил же я вам по-человечески, а вы нарушаете…

— Начальник, — вскочил я с места, — есть у вас совесть, она проделала такую страшную дорогу, чтобы час побыть со мной, а вы слово не даете ей выговорить!

— Чего горячитесь! — вызверился он на меня. — Не забывайте, что она сейчас уедет, а вы у нас остаетесь. Не забывайте, где находитесь! И вообще, время ваше кончилось, кончайте петрушку!

Он взглянул на ручные часы, помотал головой, мол, давно кончилось свидание. И поднялся со стула.

Жена не сдержалась, расплакалась, взялась за голову:

— Боже мой, что за люди, что за люди! Можно с ума сойти!.. — Она вытерла краешком платка слезы, подошла ближе ко мне, протянула руки и сказала: — Это скоро кончится. Не падай духом… Мы ждем тебя, держись, ведь ты солдат. Такую войну прошел, и это лихолетье переживешь…

— Усе, разойтись… Кончилась петрушка… — поднялся старшина, направляясь к дверям.

Мы молча попрощались. Мне трудно было смотреть ей в глаза. Сколько надо было ей сказать, но я утратил дар речи.

Блюститель порядка вытолкнул меня в коридор, и я поплелся по занесенной снегом дороге, не зная, в какую сторону идти. Сердце болело. Я чувствовал себя разбитым. И в эту минуту кто-то меня окликнул. Я обернулся и увидел начальника. Он меня звал, завел к себе в кабинет. А это что еще за напасть! Что от меня хочет этот изувер в полковничьей папахе?

Он долго и пристально смотрел на меня. Сложив руки, прошелся по комнате и наконец заговорил: