Возвращение к любви

Целый день, где ни довелось ей побывать — на огородах, в детском садике, на ферме, дома, с кем ни встречалась — с бригадирами, рабочими, — все это время ее не оставляло чувство вины перед Максимом Могой. Весь день она ходила и ездила в том наряде, который надела накануне, и, где ни бывала, рождала радость у людей, видевших, что их директор, после всего пережитого, пришла наконец в себя.

«Сколько надо ехать до Пояны? Со скоростью в сто километров в час за тридцать минут можно быть на месте». Эта мысль все больше вводила ее в соблазн.

Наступил вишневый волнующий закат, предвестник нежданных событий. Будет ли прохладной ночь? Ударят ли заморозки в конце весны? Либо из дальних далей плывут уже к нам дожди? Либо распускают буйные кудри ветры?

А душа Элеоноры жаждала покоя, жаждала тихого света любви. Кому, однако, выпадало на долю сразу столько даров судьбы?

На улицах Пояны стихал дневной гомон; фонари со своей высоты взирали на торопливых пешеходов, на грузовики, покрытые пылью дорог, желтизна их лучей отражалась в блеске легковых машин. Элеонора свернула с главной улицы, направилась к дирекции совхоза. Но, проехав несколько десятков метров, передумала и повернула обратно. Она знала, что Максим переехал в квартиру бывшего директора, так что найти его для нее не составило труда. Два окна были освещены, хозяин — дома. Была суббота, Максим возвратился раньше обычного.

Элеонора выключила двигатель, и машина проехала по инерции еще несколько метров, чуть скользнув по сухому асфальту. Перед общим подъездом остановила, но выходить не спешила. Никакого движения в доме не было заметно. Женщина остановилась в машине, словно в ожидании того решающего мгновения, которое должно определить ее судьбу. Холод все больше пронизывал ее. На заднем сиденье лежало пальто; но надевать его она не стала. В той освещенной комнате, наверно, тепло…

Эта мысль заставила ее выйти… Элеонора постаралась бесшумно закрыть дверцу. Проверила, все ли заперто. «Все в порядке».

Она поднялась но лестнице, шагая легко и неслышно. Дверь не была на запоре. Не позвонив, Элеонора проскользнула в узкую прихожую. Справа виднелась дверь в освещенную комнату. Она вошла без стука, словно была у себя дома.

— Добрый вечер, Максим Дмитриевич!

Максим сидел в глубоком кресле, с книгой в руке.

— К вам можно?

Он смотрел на нее пристально, не говоря ни слова. У него просто отнялся язык; он, Максим Мога, никогда не терявшийся при самых сложных обстоятельствах, теперь не был в силах ничего сказать. Все было слишком неожиданно. Он торопливо поднялся на ноги.

— Как вы себя чувствуете? — заговорила снова Элеонора, видя, что он по-прежнему безмолвствует, и понимая его состояние. Очутись он внезапно ночью у нее самой, она не проявила бы большей находчивости. — В этом месяце, знаю, вам выпало много хлопот… — Она умолкла, по ее лицу скользнула легкая тень. — Да и я прибавила вам забот… — Она стояла перед ним, стройная — тополек, трепещущий от жажды жизни.

— Вы покажете мне свое жилище?

Максим пришел наконец в себя, словно вопрос Элеоноры прозвучал как пароль.

— Буду рад. Хотя ничего особенного у меня, наверно, не увидишь.

— Разве? А этот замечательный сервант? — с легким упреком спросила Элеонора, когда они вошли в его комнату. — В наше время это большая редкость. Разве Станчу его еще не видел? Он ведь истинный любитель искусства старины. — И неожидан ответа, с живостью продолжала: — А мне здесь нравится. Вы позволите? — Усевшись на диван, она некоторое время любовалась старым буфетом, создававшим в комнате атмосферу интимности и покоя. Перевела взор на скульптуру Хэцашу, водруженную на самый верх серванта. Элеонора чуть заметно вздрогнула — ей показалось, будто мужчина в середине группы смотрел на нее глазами Моги, проникая взором в самую глубину души. И опять повернулась к Максиму.

Максим опустился рядом на диван. В уме звучало множество прекрасных слов, которые хотелось сказать этой женщине; но требовалось лишь одно, и Мога знал, что не осмелится его произнести. Он обнял ее за плечи, и Элеонора прижалась к нему.

«Любимая…» Заветное слово раздалось вначале в его сердце. И она, несомненно, услышала, ибо от тепла ее тела у него с неудержимой силой закружилась голова.

…Новое платье цвета ясного неба медленно сползло со спинки стула и собралось в кучку на полу. Ожерелье расстегнулось, может быть, даже порвалось, и бусинки янтаря в беспорядке перемешались в волосах Элеоноры, рассыпались по подушке, словно их разметал во все стороны могучий порыв ветра.

Глава шестая

1