Возвращение красоты

— Что общего между ботинком и карандашом?

А кстати сказать — что? Говорят, шизофреники отвечают на этот вопрос без запинки: «След, конечно!»…

Но мудрить особо не требовалось. Нужно только было показать, что ты деструктивный тип. Для этого достаточно было начать грубить и «нарываться» в кабинете психиатра. Это воспринималось как очередная «заявка» на статью. А дальше уже было дело техники: статья 7 — психопатия, статья 8 — невроз. Девяносто процентов «косарей» проходили по этим статьям. Правда, если кто перебарщивал с грубостью — получал буйную «трешку», с которой потом даже в дворники не принимали. Я вышел с классической «7-6», точную формулировку которой, правда, до сих пор не знаю. По-моему, «психопатия на почве наркомании», хотя на тот момент ни о какой наркомании говорить не приходилось… Эта статья, странным образом, была предметом моей гордости, по крайней мере в первое время. Дело в том, что то «поколение дворников и сторожей», о котором пел популярный тогда Гребенщиков, почти сплошь состояло из «косарей», и моя статья была в этой среде самая ходовая.

Вообще, как-то грустно все это вспоминать, но что поделаешь — так было.

За такими вот специфическими разговорами и консультациями, по сыпучему склону, звериными зыбкими тропами, продираясь через заросли кустарника, мы бредем вдоль обрыва. Где-то здесь должен быть грот с родником. Наш неформал там был когда-то, но вот место никак не вспомнит. Между тем времени на поиски совсем не остается: скоро стемнеет, а нам еще нужно успеть расположиться на ночлег и перекусить.

И тогда мы останавливаемся на первой удобной полянке. Я достаю из рюкзака банку икры, хлеб, воду в бутылке, все это раскладываю на подстилке и с патетическим видом принимаюсь бормотать свои кришнаитские мантры. Спутники мои молчат с деликатным сочувствием. Это меня раззадоривает. Я достаю латунные тарелочки — караталы — и под их мелодический перезвон начинаю напевать любимое: «Джая Радха мадхава…». Наконец я сам себя так очаровываю, что в кураже решаюсь пропустить последний автобус и остаться на ночлег… прямо здесь… под открытым небом. В самом деле, Глюк-то ведь как-то ночует… Закатное солнышко ласково греет, ветерок доносит запах зацветающих садов, птички поют… Ну рай да и только. Действительно, чего ж не остаться?..

Однако уже через полчаса — словно кто-то заглянул сверху, ухмыльнулся устало, захлопнул чугунную крышку… и все. Благодать закончилась. Стало темно, холодно и ясно, что это как минимум до утра. Лирическое настроение мгновенно улетучилось, и в голове закопошились два прозаических, но неотвязных вопроса: где ночевать и как согреться? Полянка уже не казалась такой безупречной, а студеный пронизывающий ветер не позволял оставаться долго на одном месте.

В конце концов мы тронулись в сторону какой-то заброшенной в эту раннюю пору турбазы. Долго бродили среди холодных пустующих домиков и наконец, не в силах терпеть холод, сорвали замок с какой-то будки. Это оказался вагончик с садово-строительным инвентарем, заваленный граблями, лопатами, цапками и еще чем попало. Когда мы кое-как улеглись, оказалось, что со всех сторон — не в спину, так в ребра, не в ребра, так в ноги, не в ноги, так в затылок — упираются какие-то дрючки… Словом, спать невозможно, как ни крутись.

А тут еще единственное покрывало узурпировал многострадальный Глюк. То есть поначалу мы укрывались вместе, но потом он резво перемотал покрывало на себя и уснул так безмятежно, что совестно было его будить. Для него это, наверное, было верхом блаженства — спать в вагончике, да еще и закутавшись в покрывало. Но я-то… Изнеженный городской обыватель, я решительно не знал, что мне делать. Ночь превращалась в какое-то бессмысленное безумие, состоящее из двух бесконечно обращающихся частей. Сначала лежу на дрючках, ворочаюсь, замерзаю… Потом выбираюсь из вагончика, дышу на руки и смотрю, притопывая, вверх. Там усыпанное звездами ледяное, темное небо, а в нем — громадная и беспощадная в своей ледяной наготе правда. Вокруг — черные на фоне ультрамарина небес громады гор и все то же — безнадежный, пронизывающий холод… Вернусь в вагончик. Глюк спит в моем покрывале, рядом — неформал, запахнувшись в теплую куртку Глюка будить жалко. Лягу. Покручусь. Замерзну. Выйду, похлопаю себя по ребрам, побегаю кругами, поприседаю. Посмотрю тоскливо в бездонное небо и снова вернусь в вагончик. И так всю ночь…

Считаю минуты до рассвета, а они, как нарочно, тянутся медленно-медленно, как урок непонятной, бессмысленной химии в майский солнечный день. Вижу почти наяву, как бледнеет рассвет, как я иду, согреваясь, по дороге, потом влезаю в автобус… А там уютно урчащий горячий мотор и блаженнейший сон.