Возвращение красоты

Кажется, впервые в жизни я так страдал от холода. Раньше если и случалось когда озябнуть на улице, то дома тебя поджидала в самом скором времени теплая печка, горячий чай… Но теперь попросту некуда было идти, и в перспективе ближайших часов меня ожидала только ледяная безмолвная ночь, которая с неторопливым равнодушием будет вытягивать из меня жилы. Ох, как же это все тяжело!..

А как же кришнаитство мое, четки, «Маха-мантра»? Где весь этот сладкий шафрановый дым, куда улетучился? В те теплые сказочные края, где можно мечтать и фантазировать о чем угодно, но где нет этой ледяной, беспощадной, обнажающей душу правды?..

Когда едва заметно начало сереть в воздухе, я понял, что приближается мой заветный корабль-рассвет, и, как Робинзон, вышел встречать его на пригорок. Стуча зубами, ждал, высматривал и старался угадать — откуда появится первый луч. Вот вспыхнул золотом дальний угол поля, потом рыжая полоса медленно поползла на лесистый склон. Но как мучительно она далека, как медленно продвигается в мою сторону! Страдание достигает апогея. Не можешь думать уже ни о чем, только чтобы солнышко дотянулось поскорее, коснулось своими лучами, обогрело тело и душу…

В последнюю минуту больше не можешь ждать — спускаешься с пригорка, идешь навстречу Желтая полоса ближе, ближе… И вот из-за скалы проклюнулся краешек солнца. Тонкое-тонкое, пронизывающее тепло омывает тело, заставляет замереть, зажмуриться. Отступает, уходит в землю холод и ночь, и половодьем разливается в душе медленная, сладостная истома.

Как просто, Боже мой, как все просто! Тысячу раз в моей жизни вставало солнце, и я придавал этому не больше значения, чем завтраку на столе, зеленой листве, дождю за окном, одежде и крыше над головой. Каким все это казалось обычным! Как-то мне не приходило всерьез в голову, что этого всего может и не быть, что все эти привычные и обыденные вещи на самом деле удивительный и щедрый дар! Каждый день появлялось в моей жизни солнце, но вот я впервые узнал, что это счастье, причем не выдуманное, как любовь к индуистскому черному богу, а настоящее.

Усаживаясь в автобус, я был уверен, что все, случившееся со мной минувшей ночью, — всего лишь досадное недоразумение и, конечно, ноги моей больше не будет в этих краях. Но автобус покатил бойко, я задремал и не слышал уже, как сердце настойчиво выстукивало что-то свое, напоминающее неотвязно: Ман-гуп, Ман-гуп, Ман-гуп…

Кто знал, что не пройдет и двух недель, как я снова окажусь здесь. В доброй памяти, трезвом уме и по собственной (обратите внимание!) воле.

ШАФРАНОВЫЙ ДЫМ

Этот диалог состоялся в 1989 году. Я уже был крещен, но в то же время считал себя кришнаитом, и хоть нынешние суровые «ортодоксы» не любят рассказывать о прежних своих духовных блужданиях, но уверяю вас, что значительная их часть пришла в Православие из всевозможных бредовых сообществ… Такое уж было время, и мне просто хочется честно об этом сказать. Пусть даже для того, чтобы юное поколение не тратило время на бесплодные и мучительные шатания.

Итак, диалог:

— Нет, ну так не годится. У тебя туласи на шее и тут же крест православный. Давай-ка ты его, наверное, снимай.

— Нет… Не хочется. Что-то не хочется, пусть будет.

И я продолжаю ходить в шафрановых кришнаитских одеждах, играть на мриданге[50], завязывать в узелок шикху[51] на темечке, носить ожерелье из бусинок туласи, но и крест не снимаю, храню, хотя и не понимаю вполне — зачем?..

Туласи для кришнаитов — священное дерево, они специально привозят ростки из Индии, сажают в горшки и по утрам совершают службы как живому воплощению Радхарани — любимой пастушки Кришны. Когда деревце засыхает, из него делают шарики для четок или бусины для такого «священного» ожерелья, как у меня.

Годом раньше я погибал. Жизнь казалась мне бессмысленным бредом, бесконечной чередой неразрешимых вопросов, главный из которых: зачем? Зачем работать на заводе? Зачем оканчивать вечернюю школу? Зачем идти в армию? Чем и зачем заниматься в жизни? И наконец, зачем становиться «нормальным» человеком, если я совсем не понимаю смысла этой «нормальности»?

Я искал смысл. Часами просиживал в библиотеке и накуривался «дури» до того, что «двигал стены» и забывал собственное имя; размышлял о «высочайших материях» и совершал такие гнусности, из-за которых потом не хотелось жить. Но я все равно ничего не мог понять в этой жизни. Не мог, как ни пытался, и страсти разрывали меня изнутри, как хищные птицы. И разорвали бы, но появилась Она.

Отлетали последние месяцы перед весенним призывом, когда я должен был идти в армию. Как-то в военкомате я встретил школьного приятеля, и он затащил меня в театральную студию. Это было что-то новенькое, и я поначалу увлекся, стал даже репетировать роль какого-то героического комсомольца (я — комсомолец!), ходил вразвалку босяцкой походкой по скрипучим половицам старого клуба, выкрикивал гнусавым голосом какие-то патетические глупости, поворачивался задницей к залу, забалтывал текст, но в общем это было довольно забавно.