Возвращение на Голгофу

— Ефим, давай бегом к старшине, пусть подготовит людей и материалы. Как только стемнеет, они выдвинутся сюда и отроют маленький, хорошо замаскированный блиндаж. Землю рядом не выбрасывать, уносить в сторону. Сверху всё опять уложить дёрном. Вот на этой липе сделать смотровую площадку. Пусть набьют рейки по стволу метров на десять в высоту, а там, где ствол раздваивается, соорудят площадку. Только никаких оструганных досок и реек, белое заметят издалека. До завтрашнего утра, ещё по темноте, протянешь сюда с КП телефонную связь, только тяни не поверху, а с обратной стороны холма. И ребята пусть не ломятся сюда как попало, а заходят снизу, с тыльной стороны. Достань сапёрную лопатку и отметь место для блиндажа.

Сержант достал маленькую немецкую лопатку, быстро отрыл угловые отметки блиндажа, на которые указал комбат.

— Теперь, пожалуй, всё. Беги в батарею, передай распоряжение старшине и занимайся своей связью. А я ещё здесь посижу, понаблюдаю. Да, Ефим, оставь мне свой автомат на всякий случай.

Хоть и не положено передавать своё оружие другому, но сержант снял с плеча автомат, отдал капитану и сбежал по тыльной стороне холма к ручью, а затем уже вдоль него по низине не спеша направился к позициям батареи. По дороге прикинул трассу для прокладки линии связи от командного пункта батареи до только что выбранного наблюдательного пункта. У него в запасе были четыре полные катушки провода, так что просить у полковых связистов, вечно зажимающих комплектацию, не придется. Много чего нужного у него припасено… Ефим понимал про себя, что связист он классный, и цену себе знал. Лёгкий на ногу, ловкий, выносливый, он мог пробраться куда угодно, быстро отыскать разрыв провода и восстановить связь. К тому же слухач отличный, высший класс показывал, принимая сообщения азбукой Морзе с огромной скоростью и отбивая на телеграфном ключе ответные. Хорошо натренировали его старшины за три месяца учёбы в 43-м году. Конечно, сейчас руки у него огрубели, но, если понадобится, то он справится. Всё у него разложено по металлическим коробочкам, стянутым резинками. За год он подобрал отличный набор всяческого мелкого инструмента и приспособ связистских. Миниатюрные и побольше щипчики, плоскогубцы, ножнички, трубочки резиновые, клеммники, изоляция всякая — всё разложено в идеальном порядке. И в машине командира полка лежит его специальный рундучок со всевозможными техническими штучками.

Ну, что ж, обойдётся он своими запасами и, как стемнеет, проложит связь. С этими мыслями Ефим вышел к позициям батареи, на которых осталось только охранение. Привезли запоздалый обед или ранний ужин, и все спустились в посёлок, где столоваться куда сподручнее. Ефим отправился туда же.

На дворе занятого ими дома уже возились, негромко переговариваясь, Колька и Иосиф. Возле сарая уютно хрумкала сеном Майка, ещё пара лошадей стояла у забора. Солдаты, завидев Ефима, обрадовались:

— У тебя сегодня на жратву прямо нюх какой-то! Только стали кашу раскладывать по котелкам, и ты тут как тут. Это ж верный признак бывалого солдата.

Колька беззлобно рассмеялся и, не жадничая, вдоволь положил каши в котелок. Такое веселье бывало нечасто, только в минуты особого душевного спокойствия.

Внезапно со стороны сарая послышался грохот. Ефим и Иосиф мгновенно вылетели во двор. Гибкая тень метнулась от двери сарая в сторону сада. Ефим кинулся наперерез, зацепил ногу убегающего, и они кубарем покатились по траве. Ефим оказался сверху, да ещё успел заехать неизвестному прикладом по шее. Тут же навалился и Иосиф.

Снизу послышалось всхлипывание:

— Nicht schiessen! Nicht schiessen… (Не стреляйте! Не стреляйте…).

— Да это пацан немецкий. — Иосиф встал и начал отряхиваться, внимательно осматриваясь по сторонам.

Ефим связал пленнику руки, рывком поднял с земли и повёл в дом. Колька даже не успел ничего понять, так и продолжал сидеть за столом. Теперь они смогли рассмотреть своего пленника. Пацану на вид было лет четырнадцать — худой, белобрысый, хрупкий как былинка — казалось, он не представлял для солдат никакой опасности. Однако Ефим на всякий случай стреножил ему, будто подросшему жеребёнку, ещё и ноги, после чего усадил в углу на стул. Смотреть на него было жалко, всё его щуплое тело сотрясалось от рыданий.

— Ефим, спроси его, что он тут делает. — Колька сохранял спокойствие и благоразумие.

— Wer bist du, und was machst du hier? — с трудом выдавил из себя связист и ткнул парня в бок. Тот испуганно, глотая слова, быстро залепетал по-немецки. Ефим ничего не понял и попросил говорить медленно и просто.

— Ich wohne in diesem Haus… — коротко ответил пленник.

— Он говорит, что живёт здесь… Это дом их семьи, зовут его Христиан. — Ефим облегчённо вздохнул, так как боялся не понять ответ. Он уже давно не слышал беглой немецкой речи. Да и тот немецкий, который иногда, по старой ещё австрийской традиции, звучал в их городке, так сильно был перемешан с идишем, что самые простые слова распознавались с трудом.

— Wo warst du? Ist jemand noch hier? (Где ты был, и есть ли тут кто-то ещё?)