Возвращение на Голгофу

— Nur allein hier. War im Walde, und abends bin ins Dorf gekommen. (Я тут один. Был в соседнем лесу, а к вечеру пришёл в посёлок.)

— Ладно, всё с пацаном ясно. Пусть сидит, закончим ужин, да и отведём к комбату, там и допросят. — Колька принялся доедать порядком остывшую кашу.

Ели молча, после такого — уже не до душевных разговоров. Только принялись за чай, как в окошко со стороны двора робко постучали. Иосиф с Ефимом выскочили во двор. У окна стоял мужчина и две женщины, закутанные в тёплую тёмную одежду, у их ног крутилась собака. Иосиф завёл их в комнату, собака улеглась у порога. Ефим обошёл дом, тщательно осмотрел двор и сад. Когда воротился, немцы что-то пытались объяснить солдатам. Ефим коротко перевёл:

— Это родители и сестра Христиана, они крестьяне, живут в этом доме, а пять дней назад ушли в соседний лес — переждать бои. Замёрзли, последнее время ничего не ели. Пришли взять в погребе продукты. Просят отпустить их и сына.

Колька решил взять ответственность на себя. Отца усадил в углу рядом со связанным сыном, а мать с дочерью в сопровождении Иосифа отправил в подвал за едой.

— Ефим, сходи к комбату и доложи, а они пока поедят и согреются. Вдруг скажет отправить их в полк к особисту, так хоть пойдут не голодные.

Ефим, недовольный тем, что пришлось так и уйти из дома, не закончив ужин, отправился к комбату. К удивлению сержанта, тот спокойно отнёсся к появлению местных жителей. Велел разместить их в придомовом сарае, а в полк решил сообщить на утреннем докладе.

Обратно Ефим возвращался в хорошем настроении. Почему-то отправка семьи к полковому особисту вызывала в нём внутренний протест и сомнение, будто они совершали предательство по отношению к этим доверившимся им немецким селянам. Хотя, собственно, какое им дело до этих местных жителей? Сами-то немцы сильно заботились о жителях их родных деревень? Главное, чтобы они не путались под ногами. А что там с ними решат в полку, их не касается. Хотя какое-то беспокойство в душе оставалось.

Через полчаса Ефим вернулся в дом и застал всех в комнате. Христиана уже развязали. Солдаты и немцы с аппетитом ели домашнюю колбасу, принесенную хозяевами из погреба, запивали чаем из цивильных кружек, которые немка достала из сундука, стоящего с откинутой крышкой у стены. Немец пытался что-то объяснять, но солдаты не понимали и возвращению Ефима обрадовались. Он тоже не всё понимал в торопливой немецкой речи, но суть сводилась к тому, что они мирные люди, замёрзли и оголодали в лесу, и нельзя ли им теперь вернуться домой. Как и приказал комбат, семью разместили в одном из сараев, строго-настрого запретив выходить со двора, а в ночное время и из сарая.

Уже совсем стемнело, и Ефим с Иосифом, вызвавшимся в помощь, отправился тянуть телефонную линию к наблюдательному пункту. Каждый нес по две катушки провода, да ещё автоматы били прикладами по спинам солдат. Через час дотянули линию до места. Там уже отрыли и обустроили маленький, хорошо замаскированный, совсем незаметный блиндажик. Ефим затащил провода внутрь и развел по блиндажу, прикинув, где будет удобнее установить телефонный аппарат.

Неслышно, как крадущийся за зверем охотник, к блиндажу подошёл комбат. Приглушенно, шёпотом спросил, закончили ли они работу, отправил их в посёлок, а сам полез на дерево, где уже устроили хорошо замаскированное место наблюдателя. Солдатам такое странное поведение командира было привычно, каждый раз на новом месте их капитан вел тщательный осмотр местности не только днём, но и ночью.

Иосиф ворчал:

— Ну, все, теперь опять каждую ночь будем пушку по горкам таскать. Твой комбат все никак не навоюется. Личные счёты, видите ли, у него, а в мыле мы. Ни поспать, ни поесть. Когда уж он успокоится.

— Нет, Иосиф, пока до Берлина не дойдем, комбат не успокоится. Глядишь, мы еще и по берлинским улицам пушку покатаем.

Солдаты возвращались в посёлок скрытно, вдоль только что проложенной линии связи, бегом преодолевая открытые места. Береженого бог бережет, да и распогодилось нынче, все видно — ясная ночь опустилась на холмы, долины и посёлки этого озерного края, откуда начинаются таинственные Мазурские леса.

— 8 — 21-26 августа 1914 года

Звёздная ночь растекалась над Роминтой. И под этим черным бархатом в глубоком, покойном сне в каждом доме, в каждом сарае, в копнах сена и просто под раскидистыми деревьями лежали тысячи русских мужчин. Малограмотных и блестяще образованных; с большими грубыми руками и руками с длинными, тонкими пальцами музыкантов; окающие, акающие; сыновья бывших крепостных крестьян и великих князей; отцы семейств и юнцы, еще не нашедшие своего семейного счастья; с самыми обычными русскими и немецкими, татарскими, литовскими, грузинскими, еврейскими, польскими, черкесскими фамилиями — все они были русскими воинами. Все они в эту ночь спали, как спят крестьяне после своей обыденной тяжёлой работы. Только работа их была не просто тяжела, но и изначально предполагала смерть тех, кто делал ее.