Возвращение на Голгофу

Они быстро дошли до госпиталя. Там по-прежнему кипела работа, прибывало медицинское оборудование, его разгружали, устанавливали в кабинетах и операционных. Многие палаты уже были заполнены ранеными. Все помещения блестели, вычищенные до такой стерильной чистоты, которой в этой школе отродясь не было. На входе в госпиталь стояла охрана, но Орловцева здесь знали как офицера, состоящего при штабе армии, и беспрепятственно пропустили. Юрий остался ждать в школьном скверике.

Вера вышла к Орловцеву из перевязочной, обрадовалась, узнав о приезде брата, но освободиться пока не могла. Сегодня она работала вместе с великой княжной Марией Павловной, которая только недавно окончила курсы медсестер в Петербурге и еще набиралась опыта. Да и в операционную сплошной чередой шли раненые, сменить ее могли только к шести часам вечера. Договорились, что братья зайдут за ней через три часа. Николай крепко досадовал, но поделать ничего не мог.

Они с Юрой вернулись на вокзальную улицу, прошли по ней в сторону старой рыночной площади. По дороге набрели на симпатичное фотоателье. Из-за стеклянной витрины на проходящих военных как ни в чём не бывало безмятежно взирали счастливые новобрачные, матери и отцы семейств с детьми, бравые пожарные, лихие германские военные, застенчивые барышни. Над всем этим красовалась вывеска — «Ателье фотохудожника Вальтера Лутката». Братья решили сфотографироваться на память. Зашли было в ателье, но тут Юрий предложил непременно сняться втроём, вместе с Верой. Хозяин ателье обещал ждать их до семи вечера, и они отправились дальше. Прогулялись по рыночной площади, затем двинулись к замку, возвышавшемуся за прудом. В старом тевтонском замке сейчас расположились интендантские службы и лазарет. Но просторный внутренний двор по-прежнему напоминал о рыцарских ристалищах. Побродив по замку, они в конце концов устроились в старом трактире со странным названием «Зеленая кошка». Заказали суп из рубца, кёнигсбергский флек и двойное пиво. В обеденном зале было пустынно, и братья могли спокойно и неторопливо поговорить.

Юрий прибыл в 20-й корпус уже после сражения под Гумбинненом, когда части вели наступление на левом — южном — фланге 1-й армии. Его вместе с Сергеем Громовым, товарищем, с которым они учились в университете и на курсах прапорщиков, приписали к Архангелогородскому полку. За неделю с лишним боевых действий Юрий впервые уехал из полка. Части корпуса испытывали острую нехватку снарядов, и специально составленную интендантскую команду отправили для получения снабжения. Юра пока ещё плохо ориентировался во фронтовой обстановке, поэтому они больше говорили о последних новостях из Санкт-Петербурга, где старший брат не был вот уже больше года:

— Ты хоть успел сдать экзамены за третий курс? Мама очень беспокоилась.

— Нет, не успел… Ничего, вернусь с войны и следующей весной наверстаю. Всего-то год потеряю. Зато мы с Сережкой вместе попали на курсы и сразу сюда, к вам.

— Ну а к родителям-то перед отъездом успел заехать? — Ник заметил, как сильно смутил брата его вопрос.

— Нет, тоже не успел… Но мама приезжала, проговорили с ней до отправки эшелона. Плакала она так, будто прощалась навсегда… Что-то она кашляет с весны.

— Юра, что это тебя понесло на войну? Ты же до мозга костей гражданский человек? Помнишь, как ты всегда посмеивался над моими военными штудиями? Тебе бы своей литературой заниматься.

— Так то было мирное время, а тут напали на Сербию, Германия объявила нам войну. Если бы ты только видел, сколько людей собралось на Дворцовой площади в день оглашения царского манифеста. Когда царь вышел на балкон Зимнего дворца, народ с флагами, иконами, портретами царя опустился на колени и запел русский гимн. Какое было всенародное единение, плакали все пришедшие на площадь: и офицеры, и студенты, и крестьяне, и рабочие! Такое возбуждение было… Знаешь, дело даже дошло до погрома немецких магазинов.

— Юра, любая война популярна в течение первого месяца. Да и то в случае победных реляций, увы. А дальше, как похоронки пойдут, одно только горе от воинственного возбуждения останется. Тут, Юрочка, война, а не манифестация. Здесь не до романтики и не до умильности, здесь кровь и смерть. Долг, конечно, надо выполнить перед царем и своими командирами… А если по-простому, то биться за жизни однополчан и по возможности за свою. И часто одно исключает другое.

— Да не бойся, Ник, понимаю я все это.

— По-настоящему поймёшь только тогда, когда всё это на своей шкуре почувствуешь. Нельзя тебе было уходить на фронт. Кто-то из нас должен был остаться с родителями.

— Ладно, братец, не поучай. Ты на войне, и я на войне. Лучше скажи, ты уже сделал предложение Вере?

— Нет еще… — Николай смущенно улыбнулся. — Боюсь, испугает ее моя поспешность.

— Лучше поторопиться, чем опоздать. Смотри, уведут. У вас здесь полно знатных повес, — по-дружески посмеивался над братом Юрий.

— Расскажи лучше, как там ваша поэтическая компания, — сменил Ник тему разговора.