Читаем Возвращение на Голгофу полностью

Они быстро дошли до госпиталя. Там по-прежнему кипела работа, прибывало медицинское оборудование, его разгружали, устанавливали в кабинетах и операционных. Многие палаты уже были заполнены ранеными. Все помещения блестели, вычищенные до такой стерильной чистоты, которой в этой школе отродясь не было. На входе в госпиталь стояла охрана, но Орловцева здесь знали как офицера, состоящего при штабе армии, и беспрепятственно пропустили. Юрий остался ждать в школьном скверике.

Вера вышла к Орловцеву из перевязочной, обрадовалась, узнав о приезде брата, но освободиться пока не могла. Сегодня она работала вместе с великой княжной Марией Павловной, которая только недавно окончила курсы медсестер в Петербурге и еще набиралась опыта. Да и в операционную сплошной чередой шли раненые, сменить ее могли только к шести часам вечера. Договорились, что братья зайдут за ней через три часа. Николай крепко досадовал, но поделать ничего не мог.

Они с Юрой вернулись на вокзальную улицу, прошли по ней в сторону старой рыночной площади. По дороге набрели на симпатичное фотоателье. Из-за стеклянной витрины на проходящих военных как ни в чём не бывало безмятежно взирали счастливые новобрачные, матери и отцы семейств с детьми, бравые пожарные, лихие германские военные, застенчивые барышни. Над всем этим красовалась вывеска — «Ателье фотохудожника Вальтера Лутката». Братья решили сфотографироваться на память. Зашли было в ателье, но тут Юрий предложил непременно сняться втроём, вместе с Верой. Хозяин ателье обещал ждать их до семи вечера, и они отправились дальше. Прогулялись по рыночной площади, затем двинулись к замку, возвышавшемуся за прудом. В старом тевтонском замке сейчас расположились интендантские службы и лазарет. Но просторный внутренний двор по-прежнему напоминал о рыцарских ристалищах. Побродив по замку, они в конце концов устроились в старом трактире со странным названием «Зеленая кошка». Заказали суп из рубца, кёнигсбергский флек и двойное пиво. В обеденном зале было пустынно, и братья могли спокойно и неторопливо поговорить.

Юрий прибыл в 20-й корпус уже после сражения под Гумбинненом, когда части вели наступление на левом — южном — фланге 1-й армии. Его вместе с Сергеем Громовым, товарищем, с которым они учились в университете и на курсах прапорщиков, приписали к Архангелогородскому полку. За неделю с лишним боевых действий Юрий впервые уехал из полка. Части корпуса испытывали острую нехватку снарядов, и специально составленную интендантскую команду отправили для получения снабжения. Юра пока ещё плохо ориентировался во фронтовой обстановке, поэтому они больше говорили о последних новостях из Санкт-Петербурга, где старший брат не был вот уже больше года:

— Ты хоть успел сдать экзамены за третий курс? Мама очень беспокоилась.

— Нет, не успел… Ничего, вернусь с войны и следующей весной наверстаю. Всего-то год потеряю. Зато мы с Сережкой вместе попали на курсы и сразу сюда, к вам.

— Ну а к родителям-то перед отъездом успел заехать? — Ник заметил, как сильно смутил брата его вопрос.

— Нет, тоже не успел… Но мама приезжала, проговорили с ней до отправки эшелона. Плакала она так, будто прощалась навсегда… Что-то она кашляет с весны.

— Юра, что это тебя понесло на войну? Ты же до мозга костей гражданский человек? Помнишь, как ты всегда посмеивался над моими военными штудиями? Тебе бы своей литературой заниматься.

— Так то было мирное время, а тут напали на Сербию, Германия объявила нам войну. Если бы ты только видел, сколько людей собралось на Дворцовой площади в день оглашения царского манифеста. Когда царь вышел на балкон Зимнего дворца, народ с флагами, иконами, портретами царя опустился на колени и запел русский гимн. Какое было всенародное единение, плакали все пришедшие на площадь: и офицеры, и студенты, и крестьяне, и рабочие! Такое возбуждение было… Знаешь, дело даже дошло до погрома немецких магазинов.

— Юра, любая война популярна в течение первого месяца. Да и то в случае победных реляций, увы. А дальше, как похоронки пойдут, одно только горе от воинственного возбуждения останется. Тут, Юрочка, война, а не манифестация. Здесь не до романтики и не до умильности, здесь кровь и смерть. Долг, конечно, надо выполнить перед царем и своими командирами… А если по-простому, то биться за жизни однополчан и по возможности за свою. И часто одно исключает другое.

— Да не бойся, Ник, понимаю я все это.

— По-настоящему поймёшь только тогда, когда всё это на своей шкуре почувствуешь. Нельзя тебе было уходить на фронт. Кто-то из нас должен был остаться с родителями.

— Ладно, братец, не поучай. Ты на войне, и я на войне. Лучше скажи, ты уже сделал предложение Вере?

— Нет еще… — Николай смущенно улыбнулся. — Боюсь, испугает ее моя поспешность.

— Лучше поторопиться, чем опоздать. Смотри, уведут. У вас здесь полно знатных повес, — по-дружески посмеивался над братом Юрий.

— Расскажи лучше, как там ваша поэтическая компания, — сменил Ник тему разговора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
Крещение
Крещение

Роман известного советского писателя, лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ивана Ивановича Акулова (1922—1988) посвящен трагическим событиямпервого года Великой Отечественной войны. Два юных деревенских парня застигнуты врасплох начавшейся войной. Один из них, уже достигший призывного возраста, получает повестку в военкомат, хотя совсем не пылает желанием идти на фронт. Другой — активный комсомолец, невзирая на свои семнадцать лет, идет в ополчение добровольно.Ускоренные военные курсы, оборвавшаяся первая любовь — и взвод ополченцев с нашими героями оказывается на переднем краю надвигающейся германской армады. Испытание огнем покажет, кто есть кто…По роману в 2009 году был снят фильм «И была война», режиссер Алексей Феоктистов, в главных ролях: Анатолий Котенёв, Алексей Булдаков, Алексей Панин.

Василий Акимович Никифоров-Волгин , Иван Иванович Акулов , Макс Игнатов , Полина Викторовна Жеребцова

Короткие любовные романы / Проза / Историческая проза / Проза о войне / Русская классическая проза / Военная проза / Романы