Возвращение на Голгофу

Командующий быстро покинул офицерское собрание и уединился в своём номере. Этот парадный день потребовал от него большого внутреннего напряжения. Последние новости, с большим опозданием приходившие из штаба фронта, вызывали серьёзные опасения: над 2-й армией генерала Самсонова сгущались тучи, надвигалась катастрофа. А он ничего не мог сделать! Это при его-то умении проводить стремительные боевые операции! После победы под Гумбинненом 20 августа он оказался в пустоте, в нелепом положении бойца, готового нанести разящий удар, но потерявшего противника. Да, германская армия панически отступила, попросту бежала. Но, воспользовавшись нежданной передышкой, быстро пришла в себя, перегруппировалась, и теперь он раз за разом наносил удары в зияющую пустоту. Весь этот натиск проваливался, не давал никакого результата, все вдруг стало зыбким, неясным, неверным. Не на что было опереться.

В ресторанном зале отеля продолжалось веселье, но для Орловцева радость эта уже омрачилась тревожными новостями из Мазур. Сначала стало известно, что армия Самсонова проиграла крупное сражение в районе Комусинского леса под Танненбергом[19]. А на следующий день, 6 сентября, немецкий аэроплан разбросал над городом листовки с сообщением о разгроме русской армии в Мазурах и самоубийстве командующего Самсонова. Боевой дух солдат упал, офицеры ходили мрачные, пытаясь понять причины и масштаб поражения.

Последние дни Орловцев был так занят по службе, что не мог встретиться с Верой. И только накануне отъезда на фронт, 7 августа, они смогли уединиться в ставшей уже родной гостиничной комнате. Вера соскучилась и без умолку рассказывала о том, что происходило в их госпитале.

Несколько дней назад после обеда у них случился переполох. Командующий армией прибыл в госпиталь без предупреждения. Не встреченный никем, он поднялся по лестнице на второй этаж. Врачи и медсёстры, ужинавшие за общим столом, вскочили, готовые бежать по своим рабочим местам. Оказалось, что генерал специально приехал в госпиталь, чтобы вручить Георгиевский крест великому князю Дмитрию за храбрость в Каушенском бою и спасение раненого офицера. Вручением награды члену императорской семьи, да ещё в присутствии его сестры, великой княгини Марии Павловны, генерал преследовал большие карьерные цели. Было видно, что он готовился к этому действу и заметно волновался. Его мощный корпус туго перетягивал пояс, тщательно расчёсанные усы и бакенбарды воинственно топорщились. В палате, где лежал великий князь Дмитрий, собрались врачи и сестры госпиталя, ходячие раненые. Адъютант передал командующему бархатную коробочку с наградой. В этом месте рассказа Вера особенно разволновалась, её голос задрожал:

— Представляешь, когда барон Ренненкампф произнёс поздравительное слово, достал из коробочки крест и уже хотел прикрепить его к груди офицера, на награде не оказалось заколки. Все растерялись. Тут я сняла свою булавку и передала генералу. Моей булавкой, представляешь, моей, он приколол орден на грудь великого князя Дмитрия. Наша Мария Павловна так радовалась, что кинулась к брату и расплакалась на его груди.

А на следующий день мы с Марией Павловной ходили за покупками в магазины, что на старой рыночной площади. На улицах толкалось много народу. Местные и приезжие немцы торговали с повозок, наши офицеры прогуливались по городу. Неожиданно к нам обратился поручик, подъехавший на лошади. Его ранили в руку, повязка на его предплечье ослабла, через неё проступили пятна свежей крови.

— Барышни-сестрички, нет ли у вас бинта — повязку поменять? — обратился он к нам.

К счастью, перед выходом Мария Павловна велела мне взять с собой медицинскую сумку. Я быстро вынула чистый бинт, который утром смотала в перевязочной, и передала ей. Она повернулась к раненому:

— Пусть кто-нибудь из солдат подержит вашего коня, а мы отойдём в тень.

Поручик спешился, повод передал стоящему рядом солдату и прошёл за великой княгиней. Выбрав место в тени, подальше от гуляющих, она сняла с руки раненого офицера грязную повязку и начала накладывать свежий бинт. В это время проходивший мимо офицер обратился к ней с просьбой:

— Разрешите, Ваше императорское высочество, я сделаю снимок?

Мария Павловна растерялась, передала бинты мне, обернулась и узнала в офицере с фотокамерой одного из штабных.

— Не надо фотографировать, господа, — попросила она, смутившись.

Раненый офицер понял, кто перед ним, и сильно разволновался. Великая княгиня продолжала ловко накладывать свежую повязку. Офицер поднял глаза на Марию Павловну, в них стояли слёзы.

— Позвольте спросить, кто вы? — произнёс он.

Сохранить тайну не удалось, и Мария Павловна назвалась.

— Так, значит, вы двоюродная сестра императора?

— Да, это так.