Возвращение на Подолье

Частный магазин забит до отказа барахлом. Москва не Караганда. Тряпье на любой вкус, по любой цене. Он выбирает на смену пару джинсов и английскую кожу. Боковым зрением замечает солидного клиента. Вернее, не его, а огромный кожаный “лопатник”[52] до отказа набитый зелеными. Упакованный толстяк набирает женских шмоток на семьсот баксов.

Такой случай упускать не стоит. Если уедет на машине — его счастье.

Толстяк бросает пакет в фирменную сумку, выходит из магазина и тащится к метро.

У продовольственного магазина, спрятанного в тени деревьев, Василий выбирает удобную позицию. Магазин закрыт, людей нет. Василий вынимает из кармана двадцатидолларовую купюру и подходит к толстяку.

— Извиняюсь, мужчина, доллары не поменяете по курсу…?

Он называет заниженный курс, должно сработать. Пословицу “жадность фраера сгубила” придумал гений.

— Канечно, дарагой, паменяю. Почему не паменять хорошему человеку?

Толстяк вытаскивает кошелек, отсчитывает деньги. Василий бьет ребром ладони ниже двойного подбородка. Толстяк падает как мешок картошки из рук пьяного грузчика. Двое прохожих разворачиваются и семенят в обратном направлении. Василий бросает пустой кошелек на толстопузого, снимает перчатки и уходит.

На эскалаторе в мозг закрадывается противная мысль: “А что, если они начнут шерстить гостиничный комплекс. Черт бы побрал бакланские наклонности, в самом прямом смысле нарушил заповедь “где живут — там не срут”.

Он выскакивает из метро и бежит к гостинице со стороны кинотеатра “Рига”. Время есть. Пока менты расчухаются и поймут что к чему, пройдет несколько часов. Он собирает вещи, ловит такси и уезжает с Окружной.

Самое опасное место для человека с его биографией это вокзал. Вокзал — раздолье для милиции и капкан для джентльменов удачи. На вокзале сотрудники милиции не обделяют вниманием ни степенных отцов семейств, ни простых парней в тельняшках с бакенбардами. До всех у представителей власти есть дело, тем более, что господин Лужков дал охоте на людей зеленый свет.

Василий вспоминает виденную по телесети рекламу, и держит путь в квартирное бюро Мострансагентства.

Так бы давно. По Москве море квартир, море возможностей.

Однокомнатная стоит бешенных денег, но он уже в силах ее поднять. Ему везет.

Баррикадную можно фактически считать центром. Ванная в порядке, есть телевизор, на кухне посуда. Хозяйка, толстая блондинка опасных лет, хоть сейчас готова разделить с ним ложе.

— Такой молодой и без жены, — стреляет бледно-голубыми глазками, — в таком возрасте без женщины болеть начнешь.

Она наглая как лагерный педераст. Ходит за ним по пяткам, хватает за руки. “Ну, что же, — решает он, — разгрузиться можно и с такой.” Ее тело ассоциируется у него с деревянным корытом, наполненным холодцом. Она — мечта шоферов-дальнобойщиков, категории людей, обожающих, из-за недостатка комфорта, толстух. Его же в ней устраивает только ее любовь к минету. Они выпивают вторую бутылку шампанского, она делает третий заход, и он проводит Эльвиру туда, где ее ожидают муж и дети.

Нервный стресс полностью снят. Василий принимает душ, меняет постельное белье и погружается в блаженство легкого сна.

Василий бродит по Москве и чувствует себя превосходно. Проводит рукой по лицу. Кожа мягкая и бархатистая. Дышится легко, в теле легкость, настроение хорошее. Казахстан, с его суховеями и песчаными бурями, кожу лица превращает в испещренный трещинами барабан. Глаза вечно слезятся, часто болит голова. Спасает чай. Не удивительно, что казахи употребляют его в огромном количестве.

У станции метро “Динамо” скопище маршрутных такси. Василий садится в первое попавшееся, продолжает знакомиться с Москвой. Ему безразлично куда ехать. Он выходит на Вишневского, бредет вдоль трамвайной линии. Вскоре попадает в парк “Дубки”. Где-то близко телецентр. Шпиль вышки врезается в небо.

Господи, как здесь хорошо! Запах прелой листвы, пруды, никакого скопища, присущего центру.

Василий садится на скамейку, расслабляется, наблюдает за семейством, отдыхающим по соседству. Один ребенок егозит в коляске, второй, девочка, порхает возле счастливой мамы. Папа пыхтит сигаретой, читает газету. Вот оно истинное человеческое счастье, которого у него никогда не будет.