Возвращение на родину

Глазам его представилось не совсем обычное зрелище: там и сям в комнате стояли мужчины, составлявшие основную эгдонскую компанию, в том числе сам Фейруэй, дедушка Кентл, Хемфри, Христиан и еще два-три торфореза. День был жаркий, и все мужчины сняли куртки, за исключением Христиана, который никогда не расставался с малейшей частицей своей одежды в чьем-либо доме, кроме своего собственного. На тяжелом дубовом столе посреди комнаты распласталась длинная и широкая полосатая ткань, которую дедушка Кентл держал за один конец, Хемфри за другой, а Фейруэй натирал каким-то желтым комком, весь в поту и сморщившись от усилий.

— Перину вощите, соседи? — сказал вновь пришедший.

— Да, Сэм, — коротко уронил дедушка Кентл, как человек слишком занятой, чтобы тратить много слов. — Натянуть этот угол потуже, Тимоти?

Фейруэй ответил, и работа продолжалась с неослабным усердием.

— Хорошая будет перинка, — продолжал Сэм, помолчав. — Для кого бы это, а?

— Это подарок молодоженам, им ведь теперь свое хозяйство заводить, — проговорил Христиан, который стоял, свесив руки, подавленный торжественностью происходящего.

— А-а, понятно. Ну, это дорогой подарок.

— Дорога перина тем, кто гусей не держит, правда, мистер Фейруэй? — сказал Христиан, обращаясь к нему, как к всеведущему оракулу.

— Да, — сказал торговец дроком, выпрямляясь и отирая мокрый лоб. Воск он передал Хемфри, который и продолжал вощение. — Не то чтобы эти двое так уж нуждались, но всегда хорошо выказать дружеские чувства людям в тот час, когда они затевают этакое рисковое дело. Я, когда дочек замуж выдавал, каждой снарядил по перине, да еще и на третью в доме пера осталось. Ну, соседи, теперь уж, я думаю, мы достаточно ее навощили. Дедушка Кентл, выворачивай ее на лицо, а я стану перьями набивать.

Когда чехол был надлежащим образом вывернут и расправлен, Фейруэй и Христиан принесли огромные бумажные мешки, доверху полные перьев, но легкие, как воздушные шары, и стали вытряхивать их в подготовленное вместилище. По мере того как опорожнялись мешки, воздушные хохолки из пуха и перьев стали плавать в воздухе во все возрастающем количестве, а потом из-за неловкого движения Христиана, который вытряхнул мешок мимо чехла, воздух в комнате совсем загустел от огромных хлопьев, оседавших на присутствующих, словно снег в безветренную погоду.

— Экой ты неуклюжий, Христиан, — строго сказал дедушка Кентл. — Право, можно подумать, что ты сын такого человека, который за всю жизнь из Блумс-Энда никуда не выезжал, так что и ума тебе неоткуда было набраться. А ведь отец твой и солдатом был, и везде побывал, а тебе все без пользы. Все равно как если б я сиднем тут сидел, ничего на свете не видавши, как вы все тут. А ведь мне-то лихости было не занимать, расторопный был парень.

— Ох, да не принижай ты меня так, отец, я уж себе после этого не выше кегли кажусь. Ну, неудалый я, что поделаешь.

— Ну, ну, не настраивайся на такой унылый лад, Христиан, — сказал Фейруэй, — ты лучше возьми да еще попробуй.

— Да, да, пробовать надо, — отозвался дедушка Кентл, да так строго, словно он-то первый и подал этот совет. — По совести, каждый человек должен либо жениться, либо в солдаты идти. Это стыд перед народом — ни того, ни другого не сделать. Я вот, слава богу, и в том и в этом не оплошал. Ну, а кто ни взращивать мужчин, ни в землю их класть не научился, это уж значит самый никчемный, пустой бездельник.

— Выстрелов я всегда до смерти боялся, — пролепетал Христиан, — ну, а жениться — это я пробовал, сватался то за одну, то за другую, да все без толку. И сейчас есть тут усадьба, да и не одна, где мог бы мужчина, каков ни на есть, хозяйничать, ан нет, женщина одна там правит. А с другой стороны, пожалуй, и нехорошо было бы, кабы я с ней поладил, потому, видите ли, соседи, тогда бы дома никого не осталось за отцом присматривать, чтоб он вел себя, как старику прилично.

— Да, и хлопот у тебя с этим делом немало будет, сынок, — самодовольно ответил дедушка Кентл. — Кабы только немочи разные не так меня одолевали, я б завтра же отправился сызнова свет поглядеть! Но семьдесят один год дома-то оно ничего, а для путешествия, пожалуй, многовато. Да, семьдесят один на сретенье стукнуло. Эх, кабы мне не годов, а гиней столько! — И старик вздохнул.

— Не унывай, дедушка, — сказал Фейруэй, — вытряхни еще перьев в перину и бодрись. Ты хоть и тощой, а старик крепкий, Поживешь еще, целую летопись еще про тебя напишут.

— Эх, честное слово, возьму-ка я да пойду к ним, к нашим новобрачным, — сказал дедушка Кентл бодрым голосом и быстро повернувшись. — Зайду к ним вечерком и спою им свадебную. Это ж мой обычай, вы знаете. И они это примут как должно. В восемьсот четвертом очень любили, когда я пел «Там, в рощах Купидона», а я и другие знаю не хуже, а то и лучше. Вот, например:

Слышу, зовет она
Из стрельчатого окна:
«Милый, поди ко мне,
Я тебя от холодных рос укрою!»