Возвращение «Одиссея»

– Значит, настоящий паспорт – вот этот? – Джудит подняла советский.

Щербатов лишь кивнул, даже не взглянув.

– Я должна сообщить в полицию.

– Лучше в ФБР, это по их части. Кстати, – в его голосе появились проблески интереса, – у тебя есть там знакомые?

– Конечно. Я все-таки журналист.

– Это хорошо. Мне надо найти одного из них. – Голос вновь стал равнодушным.

– Черт возьми, что здесь происходит? – взорвалась Джудит. – Я тебя вообще-то в тюрьму собираюсь определить, а тебе насрать?! Какого черта!

Щербатов все-таки оторвал взгляд от стакана, посмотрел на нее.

– Только что передали – найден труп полицейского со следами пыток. Юджин Красовски.

– Это ваши его?

– Следи за словами. Я полицейский, бандиты никогда не будут мне своими.

Все тем же ровным голосом. Он что, в ступоре?

– Клод, очнись! Ты расклеился, как девица после первой ночи! Это в моем доме сидит долбаный русский, то ли коп, то ли шпион, за которым тянется гора трупов, это я должна психовать!

– Так ты и психуешь. Если чуть прибавишь громкость, наш разговор услышит весь поселок. Хочешь исполнить свой гражданский долг? Тогда будь любезна, помоги найти Гордона Кончака. Месяц назад он служил в Нью-Йоркском офисе ФБР.

– А что я с этого буду иметь? – В Джудит не вовремя проснулся журналист. Черт возьми, это же шанс! Она в центре драмы! И все эксклюзивные права у нее. Упустить? Ни за что, второго такого судьба может и не дать!

Щербатов заметил, как засверкали глаза собеседницы. Знал он этот блеск, не раз видел его у коллег, выходивших в цвет. Но те были профессионалами, знавшими, на что идут и что следует делать. А эта? Мать-одиночка, писака про бомонд и модные прикиды, она что, хочет ввязаться в эту драку, где уже куча покойников и вариант взятия пленных противником даже не рассматривается?

– Мне кажется, или ты заинтересовалась? Как это у вас называется – журналистское расследование?

Джудит лишь кивнула. Восторг от головокружительных перспектив буквально сиял на ее лице.

– Забудь. Хорошо, я готов тебе все рассказать, но только потом, когда все кончится. Сейчас даже не думай влезать в это дело. Юджин – уже двадцатый убитый, о дочери подумай.

– Двадцатый! – В голосе Джудит прозвучал откровенный восторг, она уже видела себя в свете софитов на вручении пулитцеровской премии. За выдающееся расследование, не иначе! – И, раз говоришь «Юджин», значит, вы знакомы? Вы друзья, да?!

Вот дура баба. Совсем крыша поехала. Щербатов подошел к вскочившей Джудит, обнял за плечи и сильно, жестко встряхнул.

– Еще раз повторяю, это не кино, здесь убивают всерьез. Линда, черт побери! О Линде подумай. Что с ней может случиться? Этим ребятам все равно, кого убивать, они уже перешли черту.

Азарт в глазах журналистки начал блекнуть.

– Все, успокоилась? Готова думать?

– Да. – Слава богу, наконец-то нормальный взгляд. Пусть все еще заинтересованный, но уже думающий. – Еще раз повторяю, у тебя будет эксклюзивная информация, но только если забудешь об игре в сыщиков. Плата за мою информацию – твоя дисциплина. Железная.

Куда ей было деваться? Пришлось согласиться, тем более что в главном он прав – дочерью рисковать нельзя.

Еще возникло желание пошутить, вскочить и гаркнуть что-нибудь военное, вроде «Sir, yes sir!”, но, взглянув на собеседника, осеклась.

– Рассказывай.

И Щербатов рассказал. Не все, разумеется, но и этого хватило, чтобы напрочь выбить последние мысли о самостоятельном расследовании, в котором она укажет тупым, а какие они еще бывают, профессионалам их истинное место. Где-то на уровне городской канализации.

– Значит, тебе нужно найти этого Гордона Кончака?

– Не просто найти, а безопасно. Для тебя и Линды. Поэтому слушай.

ГЛАВА XVIII

Гордон Кончак

Сейчас, сидя за рабочим столом в небольшом, скупо обставленном, зато отдельном кабинете, Гордон вспоминал утреннее совещание.

В огромном кабинете, в углу которого стоял флаг США, в присутствии коллег он узнал о себе много нового и интересного.

Сказать, что это был разнос, значит не сказать ничего. В язвительно вежливом получасовом монологе был не только дотошно разобран ход самого бездарного, по мнению начальства, расследования, но и красочно описаны нюансы интимной анатомии Гордона и его сексуальных пристрастий. А озвученные перспективы натуралистично указывали на скрытые эротические фантазии самого шефа. Довольно извращенные, надо отметить. При том, что он публично поклялся воплотить их в жизнь, используя как предмет вожделения Гордона.

Во время выступления могучий чернокожий шеф посинел, но, как подозревали слушатели, не от смущения, а от яростного желания приступить к дурному делу немедленно, на глазах обалдевшей публики, впервые видевшей своего начальника в таком гневе.