— Могу, но такое возможно только в крайних случаях.
— Считайте, что наступил самый крайний, крайнее некуда.
— Пошли.
В кабинете сенатора, казалось, ничего не изменилось. И граната под стеклом была на прежнем месте. Нейман плюхнулся в кресло, стоявшее за заваленным документами столом.
— Что у тебя?
Вольдемар собрался с мыслями, глубоко вдохнул и начал:
— Во-первых, это не дурацкая шутка, все, о чем я сейчас скажу, очень серьезно. Во-вторых, психиатрическое обследование я прошел семь месяцев назад и признан абсолютно нормальным. В-третьих, у меня нет прямых доказательств готовящегося заговора, а только косвенные улики.
— Какого заговора? — не смог удержать своего изумления Нейман.
Вольдемар еще раз подумал, прежде чем открыть рот, и четко произнес:
— Заговора с целью изменения существующего политического строя.
Старина Нейман замер с открытым ртом. Со второй попытки ему удалось закрыть рот, и он охрипшим голосом произнес:
— Выкладывай.
Выкладывал Вольдемар минут десять. Сенатор слушал не перебивая. Бывший инженер муниципальных электрических сетей и сам был хорошим аналитиком. К словам своего бывшего подчиненного он отнесся со всем возможным вниманием. Когда Дескин закончил излагать свои доводы, в воздухе повисла пауза. Наконец слово взял сенатор:
— Итак, подведем итоги. Первое, что мы имеем, — это учения флотского батальона специального назначения, о которых прекрасно знает весь батальон, а в штабе только очень ограниченный круг лиц.
— Обычно все бывает наоборот, — добавил Вольдемар.
— Второе. Заместителя начальника разведки флота, то есть тебя, не только не приглашают на совещание по проведению этих учений, но и вообще не ставят о них в известность, а выпихивают в отпуск на неделю.
— А дату начала учений я случайно узнаю от знакомого сержанта, — вставил Вольдемар.
— Принято, — согласился Нейман. — Третье. Эскадра вице-адмирала Стенера, имеющая на борту два батальона космодесантников, вместо того, чтобы прямо следовать к месту назначения, в среду прибывает на орбиту вокруг Астгартуса с весьма натянутым обоснованием данного маневра.
— При этом на двух больших десантных кораблях находятся первые батальоны первой и третьей десантных бригад, как минимум один из которых до этого интенсивно готовили к боям в городских условиях, и в этом батальоне произведены малопонятные перестановки командного состава, — продолжил Вольдемар. — А в четверг состоится первое заседание обновленного сената после его частичной ротации.
— То есть ты предполагаешь, что, используя три батальона, Кагершем блокирует здание сената и потребует предоставления себе диктаторских полномочий? — Нейман уперся взглядом в глаза Дескина.
— Или чего-то в этом роде. Значительная часть сенаторов не успеет принять присягу, то есть не смогут голосовать. А для убеждения оставшихся трех батальонов вполне хватит.
— Но рядовые и сержанты не поддержат переворот, — нашел еще одно возражение сенатор. — Адмирал мог сагитировать офицеров, но обычные солдаты…
— …будут выполнять приказ, — Вольдемар продолжил фразу совсем не так, как хотел Нейман. — Их так учат. На уровне подсознания им вбивают, что бы ни случилось, надо держаться вместе и выполнять приказы офицеров. Когда до них дойдет смысл происходящего, то будет поздно. А если их еще и в крови запачкать… Между прочим, в вашей крови, сенатор.
— По отдельности все эти факты не вызывают беспокойства, но в твоей интерпретации все выглядит весьма серьезно. — Нейман задумался. — Будем считать, что у нас есть основания для беспокойства.
— Что будем делать дальше? — поинтересовался Вольдемар.
— А ты что предлагаешь?
— Я всего лишь капитан тре… второго ранга, а высокая политика по вашей части, господин сенатор.
Дескин выделил последние два слова. Специалист по высокой политике протянул руку к коммуникатору и, порывшись в его памяти, сделал вызов. Вольдемар слышал только половину разговора.
— Здравствуйте, господин сенатор… И я рад вас слышать. Не могли бы вы зайти ко мне… Да, часы у меня есть… Да, я умею ими пользоваться… Нет, до завтра не подождет… Мне очень жаль, что вы уже покинули сенат, но я настаиваю… Это очень важно… Хорошо, я жду вас.
— Вы здорово рискуете, сенатор, Тасселер вас живьем сожрет.
— Подавится, — парировал Нейман. — А кто не рискует…
— …у того грудь в крестах, — продолжил Вольдемар.
Тасселер появился минут через сорок. Начал с порога, даже не поздоровался:
— Если вы оторвали меня по пустякам… А-а, господин капитан уже второго ранга тоже здесь. И почему я этому не удивлен? Ну, что у нас плохого?
Дескин с Нейманом переглянулись, и Нейман начал говорить.
— Чушь! Ерунда! Этого не может быть…
— …потому что не может быть никогда, — продолжил Вольдемар.
Зря он вылез, весь заряд раздражения угодил в него.
— Пацан! Сопляк! Мальчишка! Что ты понимаешь в политике? Четыреста! Четыреста лет существует нынешняя система! И никто — слышишь? — никто не смог ее изменить. И вашему адмиралу это не под силу!
— Но попытаться-то он может, — опять влез Дескин.