Возвращение связного[1980, худож. В. Борисов]

Гривка с Янчовичом составили списки, послали их в полномочное представительство, но так и не дождались ответа. Старый Грофик, арендатор капитульского имения, ходит по деревне, постукивает палочкой, растолковывает: «Вы, люди добрые, лучше не радуйтесь, церковное не будут трогать, святой отец в Риме договорился с правительством, что церковные имения останутся как есть».

Пальо Грофик, молодой хозяин, никому ничего не объясняет. Пальо строит новый телятник, до зимы он уже должен быть под крышей, и жнецов на жатву он уже нанял, а если кто-нибудь при нем обмолвится о разделе, он только плечом дернет.

Ладно, значит святой отец договорился с правительством… Но ведь то правительство скинули и сделали новое; может быть, оно сумеет…

И вы не виляйте, а говорите ясно: будет этот раздел земли или нет?

— Будет, — заявил Гривка. — Если только вы не боитесь вечного проклятия. — Он обвел зал усталыми, горячечными глазами и добавил: — Папа римский отлучает от церкви всех, кто посягнет на церковную собственность.

Зал завздыхал, шапки и платки замерли.

— А пускай меня отлучает! — раздалось из глубины зала. Дядя Шишка, мелкий, сухопарый старичок с деревянной ногой, который когда-то воевал в Сибири с Колчаком, встал и ощетинил кустистые седые брови. — Пускай осуждает меня на вечное проклятие! — кричал он и стучал палкой об пол.

— Да замолчите, ради бога! — кричали на него женщины. — Ведь это грех, грех!

Дед широко расставил ноги, воинственно завертел палкой над головами.

— А хоть бы и грех, мне все равно. Если бы этот папа приехал сюда, я бы ему в глаза сказал: «Вы мне не грозите вечным проклятием, святой отец, я вашего пекла не боюсь, я ведь с малых лет живу в пекле!» — Он откашлялся, обвел глазами зал. — Пускай отлучает меня от этой своей церкви! — пискнул он срывающимся, петушиным голосом. — Я вот что скажу: работаем, работаем, а что мы с этого имеем? Нитранский капитул, паны каноники небось и не знают, где их лабудовские земли лежат, а Грофик, что ни год, носит им деньги за пять вагонов пшеницы. Пять вагонов пшеницы, вы подумайте только, какие это деньги, а из чего они, скажите, пожалуйста? Из нашего пота! Пишите правительству, что мы в Лабудовой требуем раздела земли! — велел он Комитету действия и сел.

— Пишите! Требуем! Пусть наведут порядок! — гремело в зале.

Напрасно Эрнест выкрикивал:

— Люди, не дурите! Нужно голосовать. Кто за это предложение?

Голосовать не хотели. Какое еще голосование, вы что — глухие и слепые? Хотим землю — и всё тут! Места у нас хорошие, земля плодородная, а наши дети просят хлеба. Разве это по-божески? Если бы пришел сюда святой отец из Рима, и тот бы согласился…

Таня записала: «Раздел земли — единогласно», а Эрнест объявил, что теперь нужно перейти к следующему вопросу: что со школой?

* * *

Лабудовская школа, построенная еще при крепостном праве, воспитала и читать-писать научила не одно поколение. За время этой своей похвальной деятельности она здорово обветшала. Крыша поросла мхом, балки источил древоточец, а в глиняных стенах расплодились мыши.

Пятьдесят лет ходят смотреть на нее комиссии. Каждая комиссия пишет, что старенькое, осевшее здание отслужило своё, заниматься в нем небезопасно — нужно быстро, в кратчайший срок построить новое. Но новую школу никак не построят. В окрестных деревнях уже есть новые школы, и очень неплохие, в Яблоневой даже двухэтажная. А что такое Яблоневая против Лабудовой? У них там даже церкви нет, ходят в лабудовскую. Правда, у них школа государственная, а этого ни за что не хотел допустить лабудовский священник.

— В селе, где есть церковь и приход, может быть только церковная школа, и никакая другая, — заявил он.

Однако церковную школу должно было бы построить само село, прихожане, а это означало миллионные долги. Патрон школы, нитранский капитул (об этом Таня уже знала от директора), ничего дать не хочет, кроме участка, того самого, который под старой школой.

Когда президентом «Словацкого государства» стал бановский декан, в одном из классов рухнул потолок. Школьный совет посылал в президентскую канцелярию одно письмо за другим, просил «его словутность», [3] который ведь каждую субботу изволит проезжать через Лабудову, уделить минутку внимания тому, в какой школе занимаются лабудовские католические дети.

«Его словутность» не отвечал, хотя действительно ездил каждую субботу через Лабудову, чтобы отслужить для своих прихожан воскресную мессу. Те, кто жил у шоссе, не раз видали черный автомобиль с номером 01, а в автомобиле — широкополую черную шляпу и жирное, с нездоровой бледностью лицо «словутности» под ней. Но машина каждый раз проносилась мимо, разбрызгивая грязь, распугивая гусей, и исчезала до следующей субботы. Церковная особа не обращала внимания на жалкое состояние церковной школы.

Директор обратился к министру, требуя, чтобы прислали комиссию из Братиславы. Министр не прислал комиссии — он приехал сам, и лабудовчане имели возможность увидеть высокопоставленного деятеля вблизи.