Магда Палушова, высокая, костистая, крепкая как мужик, управлялась с палушовским хозяйством почитай что сама. Ее прозывают батраком и недолюбливают из-за неуживчивого нрава. Если где увидит плохо окученный картофель или кукурузу, заглохшую в бурьянах, обязательно отчитает хозяев за нерадивость. Мальчишек, разводивших костры поблизости от деревьев или стогов соломы, она гнала кнутом и швырялась в них комьями земли. «Чертовка, ведьма!» — кричали мальчишки и показывали ей язык.
Но она не была ни чертовкой, ни ведьмой, а просто до времени состарившейся женщиной, вся жизнь которой — сплошной рабочий день без отдыха. Только сейчас Милан заметил, что руки у тетки Магды сухие как дерево, жилистые, искореженные непосильным трудом. Заметил выцветший платок на седых волосах, заплатанную блузку, покрытые венами ноги в мужских башмаках и почувствовал, что ему искренне жаль ее.
Они въехали в деревню, остановились перед домом Гривки.
— Когда будем созывать подготовительный комитет? — спросил Эрнест.
— Да, по мне, хоть сейчас.
Но люди сейчас в поле, поэтому договорились собраться в воскресенье.
— А с Палушовой как? Возьмем? — спросил Яно.
— Конечно, — отвечал Эрнест.
Яно насупился, почесал рукой крепкую, загорелую шею.
— Не нравится мне это, — сказал он. — Пахать, сеять — пес с ним, но мы ведь хотим свинарник построить, коровник, птицеферму, а там нужно будет вкалывать. Наберем старых, хрипунов, хромых, тогда уж сразу надо строить для них и богадельню.
— Яно! — выкрикнул Милан и невольно замахнулся кнутовищем.
Эрнест сверкнул глазами, покраснел и молча шагнул в ворота.
Яно растерянно посмотрел ему вслед и вдруг спохватился, хлопнул себя по лбу:
— Ах я балда!
Забыл, начисто позабыл про искалеченную Эрнестову ногу.
Первым из членов комитета пришел Яно Мацко, чисто выбритый, причесанный, ничего не скажешь — красавец. Нарочно выбрал такое время: только что зазвонили к литании и на улице полно девчат.
Ондрей Янчович ворвался как буря и сразу к Эрнесту: «Ты только посмотри на эти разверстки!» Уселся, но только вытащил из портфеля бумаги, как вошла Таня, а за ней Яно Моснар, мрачный спросонья. С утра возился с канавкой под Горкой. Праздник, не праздник, а капусту поливать надо. Намаялся, пока отводил воду, после обеда собрался поспать, но только задремал — Мариша растолкала: давай иди к Гривкам, ночью будешь дрыхнуть.
Наконец раздались во дворе знакомые неровные шаги и постукиванье палки. Вошел старый Шишка, чистенький, улыбчивый, с плутовскими искорками в глазах.
— Что, заждались? — закричал он еще в дверях. — А у меня гостей полон дом! Сыновья с невестками, а внуков — как гусей на выпасе! — Он сел, пригладил лихие, закрученные кверху усики. — Утром был на рыбалке, прихожу домой — старуха мечется: «Гляди, говорит, сколько детей понаехало. Надо бы, говорит, суп для них заправить, да где же я такой здоровый чугун возьму?» А я ей говорю: «Чего ты убиваешься? Заправь прямо в колодце!»
Все рассмеялись, ожила даже сонная физиономия Яно Моснара. Ондрей убрал ведомости с разверстками, и Эрнест выложил на стол свои бумаги. Рассказал про совещание в районе, упомянул какие-то постановления, механизацию, посевные и фонды.
Все слушали внимательно, но видно было, что понимают его не очень. Старый Шишка шевелил бровями и подкручивал усы.
— Ты у нас, Эрнест, готовый депутат, — сказал он наконец. — Говоришь, как по книге читаешь, а ты бы лучше сказал нам, кого ты уже наметил в кооператив.
Эрнест вытащил список:
— Вот здесь у меня те, с кем надо бы поговорить. Шраматый Густав…
— Пойдет.
— Моснар Йозеф. Яно, пойдет твой брат?
— Пойдет.
— Капустова Йолана, вдова.
— Не пойдет, — постучал Шишка палочкой.
— Да пойдет она, — вмешался Яно Мацко. — Вчера я у них был, она обещала.
Шишка усмехнулся в усы:
— Значит, обещала тебе, Янко? А что обещала? Заявление в кооператив или свою Агатку?
— Все дразнитесь, — пробормотал покрасневший Яно. — А что же ваши сыновья, пойдут? — спросил он вызывающе (это, мол, вам за Агатку). — Уговорили Мартина?
— Мартина не уговорил, — вздохнул дед Шишка. — Цирил и Мишо обещались, а вот Мартин… Верона его держит, такая заноза, в недобрый час он с ней связался…
Список был длинный, обстоятельный. Если бы вступили все, кто в нем был, машинный кооператив хоть завтра мог бы просить кредиты. Но вступят не все. Например, Тоно Кукла — ни за какие коврижки. Этот ходит по деревне и бьет себя в грудь: «Что имею, то мое. Видит бог и добрые люди, есть у меня свой конек, есть и землица». Конь у него никудышный, шапкой можно зашибить, а землица — две-три полоски и то по разным углам. Но Кукла в кооператив не пойдет — считает себя крепким хозяином.
Выходит, на восемнадцать — двадцать хозяйств можно рассчитывать. Беда в том, что все хозяйства-то мелкие. Коней нет ни у одного, а что будешь делать в кооперативе без упряжки? Трактор вспашет, и сожнет, и навоз развезет, но ведь не гонять же его по пустякам! На одном топливе прогорим!
— Нам хотя бы двух-трех середнячков, — говорит Эрнест. — Крайчовича бы или Марека… Слушай, Яно, говорил ты с Мареком?