Возвращение связного[1980, худож. В. Борисов]

— А что ты встреваешь в бабьи разговоры? — заворчала она на Пальо, чтобы хоть что-нибудь возразить. — Вешай давай и не болтай. Полдня проторчим здесь из-за вас, копуш.

Пальо не обращал на нее внимания, взвешивал, досыпал, отставлял мешки.

— Я-то не боюсь, — бормотал он. — Захочу, не только капитульское брошу, а и всю свою землю — и пойду работать, хоть с киркой. Год-другой выдержу.

— Год-другой? А что потом? Потом что будет, Пальо? — спросила одна из женщин.

Но тут перед хранилищем остановилась фура. Мужики начали выносить мешки, и Пальо так и не успел сказать, что будет через год-другой.

* * *

Так как Сила жил на самом хуторе, ему отвезли зерно последнему, когда уже начало смеркаться. Мать уже была дома, сегодня она поспешила переделать всю работу, чтобы присутствовать, когда в ее комнату внесут мешки с зерном.

Она суетилась у плиты, жарила яичницу; в комнате пахло луком и шипящим на сковородке салом. На столе, на тканой скатерке, которую она доставала из сундука только по праздникам, стояла бутылка водки и рюмки всех мастей, одолженные у соседей.

— Вот и мы с зерном, — бормотала себе под нос Шкалачка. — И у нас свой хлебушек…

Она усадила мужиков за стол, угостила водкой, поставила яичницу. Мужики набирали с тарелки вилками, ели серьезно, вдумчиво, как полагается в чужом доме.

Сила тоже уселся за стол. Яичница была вкусная, хлеб мягкий, только вчера печенный, и Сила ел без стеснения: кто зарабатывает на хлеб, имеет право есть досыта.

Мужики ушли, Сила остался один с матерью. В комнатке было уютно и как-то празднично, словно на рождество. Шкалачка улыбалась, гладила мешки с зерном, разглядывала завязки и затягивала их потуже.

Сила собирался посоветоваться с ней: что они будут делать, когда Грофик уйдет, а капитульские земли разделят? Им тоже достанется надел, но дальше что? Как будем обрабатывать землю, не голыми же руками?

— У других хоть коровенка есть, запрягут ее вместе с соседской и вспашут, и засеют, а нам ведь придется нанимать на пахоту, на сев и на своз хлеба, а потом отрабатывать без конца. Когда Грофик съедет, ты лишишься и этой своей убогой службы, а я из-за вечных отработок не смогу куда-нибудь наняться постоянно.

Как же мы дальше жить будем, мама?

Многое скопилось у него на душе, но когда он увидел, как мама радуется заработанному им хлебу, у него не хватало духу испортить ей этот праздник. Он глядел на ее сияющее, помолодевшее лицо, и сердце у него сжималось: через год такой радости уже не будет.

Не будет, потому что Мацко, Янчович и Гривка так и не унялись, пока не перевернули все вверх дном. Вот тебе и раздел земли… Издали все выглядело прекрасно, а на деле выходит черт знает что.

Мама, конечно, не знает, о чем говорят в деревне. Ходит, бедолага, по комнате с таинственным видом и все поглядывает на Силу.

«Неужто она что-то припасла для меня?»

* * *

Шкалачка открыла сундук и достала из него пакет в оберточной бумаге.

— Костюм я тебе купила, сынок, — говорит она. — Хозяйка мне, с неделю тому, сказала, что есть костюмы у Шмила, так я ей дала талоны и деньги, чтобы взяла и для тебя.

— Коштюм ш ярлыком? — прошепелявил Сила и улыбнулся.

Это означало: новый костюм, прямо из магазина. В последний раз у него был такой еще при жизни отца. С тех пор, как отец умер, мама одевала его в старье, подаренное сердобольными женщинами. Сила ненавидел это обношенное, латаное тряпье, вырывался, когда мать одевала его, и кричал: «Хочу коштюм ш ярлыком!» — он тогда сильно шепелявил, потому что у него выпадали передние молочные зубы.

И вот он лежит перед ним, костюм с ярлыком: пиджак и брюки из грубой темно-серой ткани. Мать разглаживает его шершавыми руками и приговаривает:

— Я и попросила ее: возьми, говорю, и для моего, когда своему будешь брать, ведь с малых лет ходит в чужих обносках, пусть хоть раз оденет неношеное. А она еще спрашивает: на сколько лет ему взять, на тринадцать или на четырнадцать? Возьми, говорю, на пятнадцать, чтобы он из него не вырос за одну зиму.

Костюм был и длинен, и широк, но маме он нравился.

— Теперь можно и у Балажей показаться, — сказала она, и Силу передернуло.

— А чего я у них не видал?

— Я слышала, они собираются брать ученика, так я заговорила с Агатой.

— А она что?

— Нужно, мол, с Имро поговорить. Может, заглянешь к ним, попросишь? Неплохо было бы, сынок. У механика всегда кусок хлеба верный, а теперь, когда у хозяина землю отнимут…

«Значит, она уже слышала», — подумал Сила. Слышала и уже обдумала, что и как. Пока он ломал себе голову, мама действовала. Купила костюм и пересилила неприязнь к сестре, которая стыдилась Шкалаков, бедных родственников.

Сила не прочь был бы стать механиком. Что может быть лучше, чем ходить около молотилки в спецовке, — шапка набекрень, сам весь перемазан в масле? Молотилка гудит, люди потеют от жарищи, а механики посиживают в тени, едят жареных цыплят, пончики или вкусную домашнюю колбасу.