Возвращение в Острог

Услышав это, Михаил опускает глаза, а Фортов кривится. Местный следователь понимает, что случилась невероятная ошибка, объяснения которой нет, а лейтенант юстиции не понимает ничего вовсе.

— Москва у нас, конечно, столица, — с улыбкой продолжает мэр, — но как быть с тем, что наши следователи нашли ДНК Павлова на местах всех четырёх самоубийств?

— Вчера поздно вечером мы узнали, что ваши следователи, — вставая, спокойно отвечает Козлов, — нашли ДНК Павлова и на месте гибели близняшек, однако, думаю, Михаил прекрасно понимает, что Павлов не мог там оказаться, потому что всю неделю провёл в СИЗО…

— Но как же его ДНК могла оказаться там?

— А вот это то, что мне предстоит объяснить Москве. А пока я вам настоятельно рекомендую приставить к Павлову самых лучших врачей, и переведите его уже в нормальную палату!

Сказав это, Козлов выходит из-за стола.

— Александр Александрович, вы куда? — подскакивает Фортов.

— Мне нужно кое с кем поговорить.

— А мне можно с вами?

— Нет, Фортов, сиди и пей чай.

Мэр всё с той же нелепой улыбкой смотрит на собравшихся за столом следователей, лейтенант юстиции не скрывает раздражения, а Михаил по-прежнему прячет глаза.

Вместе с начальником тюрьмы и конвоиром Козлов идёт строгими коридорами. Здесь всё ровно так же, как и в других тюрьмах: бледные двухцветные стены, облупившаяся краска и обязательный запах кислой капусты, которой непременно пахнет любая русская тюрьма.

Спустя несколько минут оказываются в крохотной бетонной камере. Здесь уже ждет бывший мэр. Увидев Кичмана, Козлов сразу отмечает, что человек этот сильно похудел. Лицо его приобрело тот отпечаток, который приклеивается ко всякому, кому когда-либо доводилось сидеть.

— Какие люди… — бурчит Кичман.

— Здравствуйте, Аркадий.

— Чего надо?

— Пришёл повидать вас…

— Нахера?

— Хотел кое-что обсудить…

— Про детей?

— Как вы догадались?

— А хули тут догадываться…

— Значит, вы уже всё поняли?

— Конечно. Я всё думал, крутил, разные версии выдвигал, а потом, когда узнал, что тебя к нам в Острог присылают, всё сразу и стало на свои места…

— Прям-таки всё?

— Ну а чего тут долго думать-то? Дело-то плёвое! Вместо икса тебя, товарищ следователь, в задачу вписываешь — и есть решение.

— Значит, вы тоже считаете, что я во всём виноват?

— Сложно так ответить… Во всём, не во всём… Сопляков-то уже не вернёшь! Какая теперь разница? Но если говорить о причастности и если тебя, товарищ следователь, это действительно интересует — то лично я, конечно, считаю, что без тебя не обошлось… Но чего мне тебе объяснять? Думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь, коли жопу свою сюда притащил…

— Полагаете, я должен доложить об этом в Москву?

— А чего ты меня об этом спрашиваешь, Александр Александрович? Что за блядство? Ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что докладывать тут особенно не о чем… Кто же мог знать, что так совпадёт?! Да и к тому же не мне тебе рассказывать, что свидетельствовать против самого себя нельзя…

— Но я ведь и в самом деле не мог предположить, что всё так обернётся…

— Не мог! Никто не мог… Но хули теперь об этом молоть? Я доброе дело делал, ты тоже, наверное, считал, что что-то важное совершаешь, хотя я в этом очень сомневаюсь… Так что спишем сопляков на себестоимость вашей профессии… — со злой улыбкой говорит Кичман.

— Я у вас вот о чём хотел спросить, — пропустив мимо ушей оскорбления, задаёт вопрос Козлов. — Ответьте только честно, хорошо?

— Честный ты наш…

— Вы для чего это сделали?

— Что именно?

— Детей на море отправили.

— Ах вот ты к чему! Всё-таки хочешь глубже копнуть? Ну да, разговаривая с тобой, не нужно забывать, что ты же всё-таки крыса, тебе-то спихивать вину на других людей не привыкать! Для чего я это сделал? Дело хотел доброе совершить, представляешь? Может такое уложиться в твоей мусорской голове?

— Или получить голоса на выборах?

— Да что за херня?! Какие голоса? Ты вот, товарищ следователь, всё никак не хочешь признаться, что на тебе вина, да? Послушай, Александр Александрович, я бы эти выборы и так и этак выиграл бы. Меня здесь народ любит, по-настоящему любит. Я здесь такой, как все, я эту землю знаю, я здесь свой. Да ты и сам это прекрасно понимаешь, иначе стали бы тебя аж из Москвы сюда специально присылать, чтобы меня закрыть? Поездка детей на море никаких политических очков мне не давала, да и сделал я это от чистого сердца, безо всякого расчёта. Порыв у меня такой был, понимаешь? Это случилось в Греции. Я уехал на несколько дней, чтобы перегрузиться от всего этого местного говна, и вот сидел я себе на яхте, смотрел на море, музыка красивая играла, водочка, девочки, туда-сюда, и я вдруг подумал: а какого хера я сижу здесь, сука, а дети эти, у которых я недавно был в этом ссаном детском доме, нет? Я могу это себе позволить, а они нет? Вот я и решил: а привезу-ка я их сюда. И привёз! Понимаешь, начальник? Взял, сука, и привёз! Вот и вся история, и не было в ней никакого злого умысла и расчёта. Я зафрахтовал самолёт, сделал ребятам паспорта и визы, снял целую гостиницу…

— А о том, что будет после возвращения с этими ребятами, вы подумали?