"Возвращение в Рай" и другие рассказы

В Символе веры о диаволе не говорится. Верить в него мы не обязаны. Но молитвенный труд открывает перед человеком не только бездну вверх, но и бездну вниз. У Бога есть враг. Если мы с Богом, то он и наш враг. Более того, не имея возможности вредить неприступному в Своей славе Творцу, враг вредит человеку, видя в нем образ Того, против Кого он восстал.

Голосом немощи оканчиваются прошения Господней молитвы. Просьбой не допустить до соблазна, до греха и падения; просьбой избавить от диавола, который ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Пет. 5, 8).

Это не молитва Самого Христа. Это молитва, Христом подаренная нам. Сам Он молится иначе. Он имеет право говорить «Отче Мой», поскольку Он — Единородный, Единственный Сын Божий. Он не боится диавола и искушений. Это диавол боится Его, поскольку знает, что в Нем ничего своего не имеет.

Но не словами о лукавом заканчивается молитва. Много было бы ему чести. Последними словами Христос учит исповедовать, что Бог может дать нам просимое. Ведь у Него и Царство, и сила, и слава.

После преславного Воскресения и Вознесения, после Сошествия Духа Святого и рождения Церкви мы добавляем к этим словам исповедание того, что Сын и Дух равно с Отцом обладают Царством, силой и славой. Так научил Церковь Дух, таково единое бытие Неразделимой Троицы.

* * *

Мир убыстряет свое движение, отнимает у человека время не только на продолжительные молитвы, но даже на неспешное раздумье. Благословенную краткость и священную тесноту подарил нам в молитве Господь Иисус Христос, чтобы, протиснувшись между малых слов, мы обрели подлинную свободу. И чем дольше живешь, чем больше читаешь и произносишь слова молитвы Господней, тем больше ощущаешь себя находящимся лишь в преддверии молитвы.

Мы не знаем — о чем просить и что говорить, — но Ты, Господи, уста наши отверзаешь, и уста наши повторяют сказанное Тобой.

СОВЕРШЕННО ДОСТОВЕРНАЯ ИСТОРИЯ

Совершенно достоверная история, имевшая место как-то вечером в одном из пригородов большого города, в окрестностях которого расположен международный аэропорт, имя которого сознательно умалчивается по вполне понятным для читателей причинам.

Те, кто живет вблизи железнодорожного вокзала, достойны сострадания. Их чайные ложечки, находясь в стаканах, то и дело дребезжат в такт идущему за окнами очередному поезду. Их дети первые месяцы после появления на свет периодически вздрагивают от гудков, свистков, лязга и скрежета, чтобы затем привыкнуть к этим звукам навсегда и уже никогда не вздрагивать. Жители этих кварталов себя самих всю жизнь ощущают то ли куда-то уезжающими, то ли откуда-то возвратившимися. И невозможно иначе себя ощущать, если воздух все время пахнет так, словно ты находишься вблизи ожидающего отправления поезда, да плюс привокзальный люд, да плюс специфическая неряшливость (если не сказать жестче).

То ли дело жители района, соседствующего с аэропортом. Ни тебе бомжей, ни тебе прочей привокзальной публики. Только машины плотным потоком стремятся из города в терминалы и обратно. Вместо железного лязга на стыках — благородные белые полосы в синем небе. Внутри — суетно, но порядочно, и кофе в баре за 50 гривен за чашку. Аэропорт — это чистота. Аэропорт — это технологический восторг и опрятность. Короче — цивилизация.

* * *

Как-то поздним осенним вечером в окно священника, жившего вблизи аэропорта, постучали. Пусть мы еще не живем так, как живут в элитных домах Манхэттена, но все же и у нас есть дверные звонки. Зачем стучать в стекло костяшками пальцев, словно мы не в XXI веке живем? Так думал священник, выглядывая в окно и, как водится при этом, глядя мимо того, кто стучал. Наконец их взгляды встретились. Тот, кто стучал, стоял в осенней тьме и хорошо видел хозяина. Он был довольно молод и хорошо одет, что не было заметно при взгляде из дома. А хозяин дома стоял внутри, одетый в майку с надписью «Динамо Киев». Он стоял в тепле, на кухонном свету по ту сторону стекла и, щурясь, смотрел на человека на улице. Окно открылось.

— Чего вам?

— Мне нужно срочно окрестить младенца.

— Что за срочность? Приходите завтра. Сегодня уже поздно.

— Завтра я не могу. Мне нужно улетать через три часа. Если можно — сегодня, сейчас. Я отблагодарю, только потом. При мне нет наличных. Через три дня я вернусь и обязательно отблагодарю. Пожалуйста. Это очень надо.

Священник — не ангел и ангелом быть не обязан. Он простой человек, облеченный непростой властью и особой силой, но все же — человек. У него есть дети и жена, а тот, кто знает, что такое «дети и жена», представляет себе, сколько сложных вещей прячется за этими краткими словами. Короче, священник нашел аргументы, чтобы отказать нежданному гостю. Их диалог закончился, и вскоре в окно еще одного священника в этом пригороде (а там их больше, чем один) постучали.