"Возвращение в Рай" и другие рассказы

Внутри Божественной природы три Ипостаси упреждают Друг Друга в смирении. Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5, 22). Сын ничего не делает для Себя и во имя Свое, но только во имя Отца. Дух действует во имя воплотившегося Сына, напоминая Его слова и дела, утешая верующих, взамен скрывшегося на время от взоров Искупителя. Каждый из Трех не ищет славы Себе, но возносит и прославляет Другого.

* * *

Хотя и сказал Христос, чтобы мы научились у Него смирению, так как Он кроток и смирен сердцем (Мф. 11, 29), заниматься этим по-настоящему мало кто хочет. При слове «смирение» никаких ассоциаций, как правило, не возникает или возникают ложные, связанные с унынием и комплексом неполноценности. И это значит, что нет у нас этой добродетели, не узнали мы цену ее, не полюбили, а полюбив, не взыскали и не присвоили после многих трудов. Оттого и мятутся души наши и нет в них мира, что найдет покой душе своей (см.: Мф. 11, 29) только научившийся у Господа Иисуса.

* * *

Заговорите при мужчинах о футболе, о машинах, о женщинах, о пиве, на худой конец. И оживятся глаза, и найдутся слова для развития темы, и родятся тут же идеи и предложения.

Заговорите при женщинах о чьих-то семейных тайнах, о тряпках, о чем-то блестящем, о любви… Эффект будет тот же.

Но попробуйте заговорить о смирении. Это прозвучит так же странно, как птичье пение. На вас посмотрят так, как если бы вы заговорили на непонятном языке. Это потому, что у нас совсем нет смирения и запах его нам не знаком. А между тем жизнь человечества должна строиться по образу отношений внутри Троицы, и догмат о Троице есть наша социальная программа.

* * *

Вместо смирения есть смиреннословие, то есть привычные обороты речи, якобы свидетельствующие о христианском сознании, или вздохи о том, что «я грешен», что «все мы грешные». Еще есть призыв к смирению тогда, когда неприятность нельзя устранить и остается только терпеть. Это правильно. Это «теплее». Но гораздо важнее говорить и думать о том смирении, при котором добровольно убегают от славы, не ищут ее, а получив, делятся ею с удовольствием и без зависти. Смирение Троицы — это прославление Другого взамен Себя. Это — радость о славе и об успехе Другого. У этого смирения в перспективе — вечность. А то терпение жизненных невзгод и неудач, которое мы привычно называем смирением, будет жить только на этой земле, где плачут и умирают. На земле живых будет другое смирение, Божественное.

МОЛИТВА ГОСПОДНЯ

В Писании содержится множество указаний на Небесную природу Христа. На то, что Он, смиренно называвший Себя Сыном Человеческим, на самом деле есть Личность Божественная. Уже само имя Сына Человеческого говорит об этом. Каждый из нас может назвать себя этим именем. При этом мы не солжем и не ошибемся. Но мы себя не называем так, поскольку это и пафосно, и самоочевидно, и, что важнее всего, у нас для себя нет других имен. Христос именно так называет Себя потому, что это имя для Него не родное, а усвоенное. Он — Сын Божий, Его имя от века. Сын Человеческий — это имя Того, Кем Он изначально не был, но со временем, по причине любви к нам и послушания Отцу, стал. Это, кроме сказанного, еще и мессианское выражение из видения пророка Даниила. Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится (Дан. 7,13—14).

Говоря о том, что любящий сына или дочь, отца или мать более, чем Его (см.: Мф. 10, 37), что еще хочет сказать Иисус Христос, как не то, что Он есть Тот, Кого нужно любить всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим (Лк. 10, 27). То есть Он — Господь Бог.

Когда Петр в ответ на третий вопрос: любишь ли ты Меня? с печалью отвечает: Господи!

Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя (Ин. 21, 17), — разве в этом ответе мы не слышим исповедание Христа Богом? Ведь кто, кроме Бога, может знать все? Это не восклицание Фомы, произнесшего: Господь мой и Бог мой! (Ин. 20,28). Но для исследующих Писание и не довольствующихся тем, что находится на поверхности, эти внутренние открытия ценны не меньше, а может быть, и больше.

А насколько чудесен способ, каким Христос расплатился со сборщиками подати на храм (см.: Мф. 17, 24—27)?! Столь Божественно и вместе с тем столь просто, даже буднично, что сомнений не должно остаться. Тот, Кто изо рта первой вытащенной рыбы вынимает нужную сумму денег, не просто Бог истинный, но еще и Бог смиренный, Бог тихий, Бог, творящий чудеса кротко.