Возвращение в сказку

— Еще на моем веку старики изготовляли хорошие поделки из лосиных рогов, костей других животных — разные украшения: бусы, подвески… — говорю я маме, — а в старину изготовляли всякие вещи из металла, который сами и выплавляли. Я такие вещи видел сам в музеях Ленинграда, Петрозаводска…

— Да, — подтвердила мама. — Из лосиных рогов и костей еще твой дед Ваня, а мой отец, готовили разные штучки: гребенки, гребешки, гребни, ложки, спицы для вязания, броши, иглы для подшивки и ремонта изделий из вязаной шерсти, валенок… А в кузне Гришка, наш деревенский мужик, ковал всякие ухваты, клещи, омеши, кочерги, серпы, косари, топоры, подковы… Да что угодно он мог сковать. А гончары в нашем крае были только на Ояти, в соседнем районе. Там делали не только горшки, но всякие детские игрушки в виде петушков, бычков, лошадок, медведей, лис, кошек… Они тоже старались сделать вещи из глины не как-нибудь, а с толком — украшали их всякими рисунками… Говорят, что и теперь там продолжают делать вещи из глины, да еще красивее…

— Мама, да и сейчас во многих вепсских деревнях можно встретить еще искусных плотников, столяров, людей, умеющих из сосновой лучины, бересты, ивовой лозы, дерева производить всевозможные вещи, широко применяемые в быту…

— Да и далеко ходить не надо. На Берегу живет и поныне Иван Быстров — мастер на все руки…

— И надо, мама, надеяться, что это искусство вепсских умельцев будет и дальше переходить из поколения в поколение и оно никогда не иссякнет.

— Надо думать…

Бывший председатель

Как-то к нам зашел Федор Иванович Торяков, бывший председатель колхоза.

— Терхвут тийле! [12] — сказал он и поклонился чуть ли не до пояса. Широкое лицо расплылось в улыбке.

— Терхвут и синий! [13] — ответила мама и, указав на диван, добавила с вепсской обходительностью: — Садись, побеседуй.

— Сидеть-то хорошо, да вот боюсь, — он указал на тучу, надвигающуюся на деревню, — не испортила бы у меня дела.

— Что, травы где накошено есть? — спросила мама.

— На Ойназое поженка выкошена. И сена-то копенка всего. Вот иду к Ивану Андреевичу попросить коня — вывезти на сарай.

— Сена-то у тебя, поди, уже года на два припасено? — сказала мама.

— Не-е, — махнул он рукой. — Только на зиму-то. А ежели правду сказать, так задумка-то была такая. Дело-то к старости идет. Вдруг незаможется. А от коровушки отстать как-то жалковато.

— Тебе ли, Федор, жаловаться на здоровье. Дня в жизни, верно, не баливал.

— Болеть-то, сама знаешь, когда нам было?

Мама засмеялась. Весело, задорно, как ребенок.

— И правда, Федор. Вот мне тоже болеть некогда было. А ведь болезнь-то другой раз придет и неожидаючи. Как вот раз со мной приключилось. Не попади ты тогда с мужиками рядом, пошла бы ко дну.

— И не говори. Попавши ты крепонько была тогда… Поди, скоро уж будет девяносто, как ты по белому-то свету топаешь?

— Топала Пелагия, тетка девяносто шесть, да на девяносто седьмом неожиданно смерть-то ее и прихватила, а ведь часу в жизни тоже не баливала.

И оба замолчали.

— Да. Поди вот знай, сколько еще жить придется? — первым после долгого молчания подал голос Федор Иванович. — Вот Самсон какой кряжистый мужик был, вовек не баливал, а летось как дерево в бурю свалила его болезнь в один миг. Да и мы с тобой, баба, два века жить не будем, — сказал он как-то даже весело, словно говорил о чем-то совсем не касающемся его. — Но пока живем, о жизни и думать надо. Вот сено нужно бы на сарай достать. Иван-то Андреевич дома али в бегах?

— Кто его знает. Может, где и в поле. Иди гадай. Бригадирово дело сейчас горячее… Вот шефы в Заполье работают, так, может, туда побежал…

По окну ударили дождинки. Федор Иванович подбежал к раме, всполошился.

— Пошел все же дождь-то! — посетовал он. — Не успел, вот незадача. — Он призадумался на миг и вдруг опять заулыбался: — А ладно. Сено у меня в копнушках. Привезу и завтра. Пойдем-ка лучше ко мне, чайку попьем.

— Мы только что из-за стола, — отозвалась мама.

— Будто чашки чая не войдет?

— Хочешь, иди, — говорит мне мама, — а я прилягу малость. К дождю-то что-то голову заломило.

— Может, и к дождю.

— А то идем. Чаю у меня и на тебя хватит, — засмеялся Федор Иванович. — Озеро рядом, а чаю в магазине полнехонько.

— А когда у тебя для людей чего не хватало?

— Людям даешь — сам богатеешь.

— Правда твоя, Федор.

И я пошел к Федору Ивановичу.

Через несколько шагов он остановил меня:

— Ты иди к нам, а я заверну к Марье Долиновой. У меня к ней срочное дельце имеется.

Я сел на крыльцо его дома. Вдоль всей стены и сарая по-хозяйски расставлены, развешены бороны, сохи, дровни, деревянные вилы, грабли, косы, всякие деревяшки — заготовки для косовищ, грабель. На подоконнике крытого крыльца, под лавками лежали топоры, молотки, точильные бруски, напильники, банка с гвоздями, мотки бересты, недоделанное корыто для разделки овощей… Все говорило о том, что здесь живет человек хозяйственный. Таким, пожалуй, он был всегда. Бывало, когда чего недоставало у нас в хозяйстве, отец или мать говорили нам:

— Бегите к дяде Федору Торякову, попросите.