Возвратный тоталитаризм. Том 1

Толчками или предпосылками для пробуждения некоторого подобия массового исторического сознания, пусть даже превращенного и мифологизированного, стали осмысление опыта войны, цены потерь и жертв населения, характера послевоенного руководства страной[333], акции «борьбы с космополитизмом», критика культа Сталина и первые шаги по десталинизации, начало хрущевских реформ и их свертывание, подавление «Пражской весны», показавшей образованному слою, что социализм как система реформированию не подлежит[334], а также общее ослабление режима закрытости страны, заставившие усомниться в значимости философии советской истории. Критика сталинизма как основа легитимации преемников его власти стала стимулом к пересмотру господствующих версий истории становления СССР и его достижений[335]. Именно при Хрущеве начинается резкое расширение исторических исследований, происходит реформирование академических институтов (они дифференцируются в соответствии с тематическим профилем исследований), основываются новые исторические журналы, ставшие необходимым условием и пособием для подготовки новых учителей истории, а значит, и для пересмотра некоторых ее опорных моментов[336].

Отметим вместе с тем, что сами конструкции истории, пусть даже в грубом и идеологизированном виде, могли удерживаться лишь в тончайшем слое людей с высшим образованием, и то не у всех. Академическая история, как и любая другая общественная дисциплина в советские годы, сохраняла свой государственнический, сервильный по отношению к власти или обслуживающий ее характер. Историки в массе не были ориентированы на дискуссию, рационализацию истории и темных мест в ней, массовое просвещение, поскольку не чувствовали никакой профессиональной ответственности и этической сомнительности своего положения. Это же состояние сохраняется и сегодня.

Таким образом, параметры массового отношения к прошлому оказываются возможными только при уже сформировавшихся и институционализированных системах времени, при наличии разных «историй», разных источников исторического знания. Субъективная история, включая и личную память, предполагает «эксцентрический» статус личности в большом времени. Индивид в современном обществе, системе отношений со сложно устроенной системой «зеркал» и идентичностей, принадлежит сразу ко многим общностям, оказывается включенным во множество социальных связей, не будучи поглощен никакой из них целиком. В процессе социального взросления (завершения социализации к модерности, что не обязательно должно коррелировать с собственно возрастными фазами, вполне допустимо мыслить подобную социализацию для уже «зрелого», по меркам традиционных сообществ, возраста человека, особенно это значимо для стран догоняющей модернизации) возникает дефицит нормативной определенности, становящейся проблемой для личности в ее отношениях с другими. Из этого состояния множества относительно слабых в общем и целом, но весьма значимых по отдельности ценностных ориентаций и ролевых квалификаций рождается потребность в самоопределении и самоидентичности, переопределении собственного отношения к другим, в том числе к тем, кто символизирует большие общности и коллективы.

История здесь является необходимым компонентом смыслообразования, поскольку она выполняет функции «метода» или способа синтезации «нового» значения, объяснения «генезиса» субъективно полагаемого значения «прошлого», которое и становится основанием самоопределения личности как интегрированной целостности (морального, политического, социально дееспособного и сознающего себя в таком качестве существа) и последующей ориентации в мире. Лишь заново переопределяя для себя, что такое «революция», «ЧК», «сталинские преступления», «Холокост», «русский (российский) империализм», как ощущать себя «русским», сознавая все те преступления перед другими народами (внутри империи или в странах Восточной Европы), которые совершены советским режимом, человек обретает новую субъективную идентичность, независимую от идеологии и государства. Здесь история является условием социальной и интеллектуальной ответственности, дееспособности индивида, а значит, мерой социальной, политической и моральной вменяемости и дееспособности масс, общества в целом.

Начало истории