До 2014 года, то есть до резкого перелома в политике режима и «крымской патриотической мобилизации», можно было говорить о двух практически равных группах респондентов: одна – простодушно верящие в то, что следующее поколение россиян будет жить в такой же стране, что и другие европейские страны. Другая группа, чуть постарше и с чуть более высоким уровнем образования, исходя из опыта последних лет, относится к этой версии с большим скептицизмом: техника, вооружения будут похожими на западные, но жизнь людей будет иной. Но, по сути, это одна и та же конструкция проективного времени, но с разным знаком оценки. Четверть опрошенных (а это очень много в данном случае) затрудняется с ответом, что, в свою очередь, усиливает значимость вывода о неполяризованности, а значит, непроявленности представлений такого рода.
Еще три подгруппы суждений представляются маргинальными и равными по своим весам: «Россия будет развиваться по примеру азиатских стран (Китая, Индии)» (4 %), «Россия вернется к социализму» и ее «ждет неминуемая гибель» (по 3 %). Иначе говоря, конструкция социального времени одна и та же, различия – в векторе и характере оценки. Самоуверенность и надежды характерны в первую очередь для самых молодых, но не самых образованных москвичей (как, впрочем, и катастрофические сценарии, то есть время здесь воспринимается более разнообразно). Рутинные прогнозы (экстраполяция сегодняшнего положения) – для людей постарше и чуть более образованных, жителей периферийных городов. Реакционный или ретроориентированный сценарий – для носителей (в основном пожилых) ностальгических и безосновательных представлений вчерашнего дня.
Как вы думаете, почему невозможно в ближайшие 10 лет в России решительное переустройство общества?
Такая стертость временных ориентаций – следствие не столько неразработанности перспектив страны, сколько действия механизмов фрустрации, подавления мнений о будущем. Трезвое осознание того положения, в котором к настоящему моменту оказалась бывшая великая держава, оказывается в противоречии с общими рамками истории и коллективной самоидентичности (
Поэтому как функциональное следствие сохраняющегося воздействия пропаганды и других государственных идеологических институтов работают механизмы вытеснения этих обстоятельств или их разгрузки, замещения. К концу перестройки (1989–1991) факт исторического поражения и отсталости России признавался большинством опрошенных, но затем, по мере стабилизации положения вещей, начал вытесняться, а после кризиса 1998 года опять то открывался, то вытеснялся (
С каким из суждений вы в большей мере согласны?
Понятно, почему мнение о принадлежности России к «великим державам» так неустойчиво: главный критерий отнесения из трех – благосостояние граждан, наука и техника, военная мощь – заключается в материальном благосостоянии и его росте. Его назвали 30–33 %, однако только от 2 до 4 % полагают, что Россия соответствует ему, что уровень жизни в нашей стране приближается к уровню «развитых стран» (