Возвратный тоталитаризм. Том 1

Повторю исходную методологическую посылку своего анализа: структура времени определяется структурой социальных взаимодействий, обусловленных различными интересами (прежде всего – повседневной адаптации, институциональной или групповой лояльности, конформизма, редукции конфликтов и пр.), а также усилиями по поддержанию коллективной и личностной идентичности, ценностными ориентациями, характером запросов и аспираций, параметрами мобильности и т. п. Системный характер временных представлений и изменений значений времени в исследовании посттоталитарного социума осознается и проявляется не сразу, поскольку в российском обществе, в котором процессы модернизации и контрмодернизации очень тесно переплетены и взаимосвязаны, их структура скрыта различными в содержательном плане социальными отношениями. Анализ массовых представлений о времени, основывающийся на данных социологических опросов или исследований общественного мнения, требует разбора разных – по масштабу, смыслу и функциям – содержательных, предметных механизмов последовательного упорядочения действий и представлений о событиях прошлого, настоящего и будущего. Но тем важнее оказывается задача не только зафиксировать изменения в системе институтов, в массовых представлениях о них и пространстве возможностей действия самих людей (или, напротив, их отсутствие, несмотря на существенные, казалось бы, трансформации в общественной и политической жизни), но и объяснить, почему в одних институциональных сферах изменения происходят синхронно, а в других – их нет или они идут с очень разной скоростью.

В качестве самого общего и предварительного вывода из разбора материалов наших исследований я мог бы сказать следующее. Неудача реформ в России, прежде всего трансформации политической системы, разорвала наметившуюся было связь между повседневностью (интересами и кругозором текущего существования людей) и политикой (как сферой участия, разделения ответственности, солидарности, необходимости понимания другого и интереса к нему). Как выяснилось, для того чтобы такая связь установилась, должен существовать мощный пласт культурно-исторических (в том числе правовых) представлений о социальных институтах, которые вобрали бы в себя всю сложность и комплексность семантики антропологических, моральных и символических отношений в обществе и представления о длительности их формирования. Собственно, именно такова была задача эпохи Просвещения и позитивного знания. Тоталитарный режим «общества-государства» мог возникнуть только в условиях отсутствия (или срезания, уничтожения) этого слоя значений. Иллюзии перестроечного времени были порождены тем, что небогатые культурные и человеческие ресурсы определенного слоя внутри советской бюрократии были приняты за потенциал всего общества. Культурного (исторического, морального, научного, политического) потенциала этих групп хватило только на негативную часть работы по трансформации системы, а именно – критику дефектов советской власти и смену состава ее первого эшелона. Разрушение целостности институциональной системы советского типа не стало предпосылкой для дальнейшего усложнения (структурно-функциональной дифференциации) социума, то есть развития общества, а, напротив, привело к редукции сложности – упрощению политической подсистемы и тем самым стерилизации потенциала других подсистем общества, более динамичных, поскольку их развитие обусловлено интересами массы людей и построено на других механизмах (обмена, доверия, кооперации).

В результате мы имеем дело с выходом на поверхность архаических пластов культуры, крайне примитивных представлений о власти, человеке и обществе, соответствующих фазе патримониально-бюрократической организации общества со всеми рудиментарными представлениями о населении как пассивном ресурсе «героической» власти, то есть как о ничем не связанном или не ограниченном произволе. По идее, именно историческое обучение массы должно было бы стать условием формирования слоя представлений, опосредующего отношения власти и общества, но то образование, которое давала советская школа, всего лишь «разукрашивало» мифологические структуры массового сознания, утверждая героические стереотипы вождей, борющихся с полчищами хтонических чудовищ и недругов, в сочетании с демиургической ролью основателей большевистского государства и патернализма последующих правителей.