Возвратный тоталитаризм. Том 1

Интерес к прошлому может иметь разную природу: он может быть обусловлен необходимостью поддержания коллективной идентичности (объяснения генезиса «мы»); мотивированным академическими ценностями познания истории (но это наиболее редкий в обществе вид обращения к прошлому); легитимационным (направленным на оправдание существование тех или иных институтов и коллективных ритуалов); масскультурным (развлекательным); идеологическим (преследующим цели защиты тех или иных групповых или институциональных позиций: обвинения противников, поддержания коллективного целого, интегрированности группы); дидактическим, нравоучительным и т. п. Исторический интерес всегда ситуативно обусловлен, конкретен и окрашен большей или меньшей меркантильностью, политической и групповой ангажированностью, идеализмом. Исключение составляет деятельность сообщества профессиональных историков – автономной группы, научной элиты. Ее мотивы, если перефразировать Канта, носят характер «незаинтересованного созерцания» прошлого, а потому результаты их работы неизбежно релятивизируют любые догматические утверждения. Но обращение к истории других субъектов всегда задано прагматическими или идеологическими соображениями. Функции оперирования «историческим материалом» определяются задачами геополитики, государственно-правовой регуляции, защиты территориальной целостности и, наконец, необходимостью социализации молодого поколения и преподавания, сохранения антропологического единства «национального человека», интерпретации знаний в едином ключе и духе.

Никакого спонтанного или естественного «желания знать побольше» у массы нет, хотя опросы общественного мнения постоянно фиксируют разного рода декларации респондентов об их желании или необходимости больше знать о собственной истории и об интересе к отечественному прошлому. Смысл подобных заявлений опрошенных состоит в более или менее настоятельных требованиях поддержания определенной, лестной для национального сознания версии прошлого, укрепляющей коллективное «мы»[340]. Русский государственный и массовый национализм, апеллирующий к различным мифологемам «прошлого» (например, к «тысячелетней истории» России), антиисторичен, поскольку начисто лишен какого бы то ни было интереса к «собственно истории», к тому, «как это было на самом деле». Однако он нуждается в подкреплении собственных догм примерами из препарированной в идеологическом духе истории. История как наука представляет собой институциональную альтернативу идеологии или демагогической политике национального целого, «интересов нации» (государства, народа, общества).

Нынешние настроения в российском обществе враждебны истории, историческому интересу, познавательному инстинкту историка. Академическая наука замкнута в своего рода научном гетто, а в публицистике, в выступлениях политиков, в СМИ доминируют тон апологетики государственной власти как таковой и, соответственно, тенденции к «эксклюзивному» пониманию истории[341]. Школьная история России сегодня трактуется практически исключительно как государственническая история русских поданных (этноконфессионально русских – православных). В результате из истории России выпадают целые периоды и тематические разделы (колонизационные войны, история соцлагеря, история еще недавно своих, союзных республик), замалчивается или проявляется очень значительная избирательность в подходе и оценках истории отдельных территорий (прежде всего с титульным нерусским населением: Татарии, Якутии, Башкирии, Северного Кавказа, а также других образований с несколько сомнительным статусом), а главное – не возникает потребности знать об этом, понять сложность мотивов действующих лиц, их взаимодействие, принять как данность идею гетерономии действительности.