И вот, порядочно оборвавшись, пришли они к норе. Вокруг темно, налезают друг на дружку ветками старые елки, много черных и сухих. Пахнет смолой. На бревне перед входом сидит человек собой стар, одет в мешок с прорезанными для рук дырками, бос, тоже в скуфейке. Бородища до пупа, на голове волосы седые во все стороны лезут! Кажется, это заговоренный дед-клад. Тряси его за бороду и посыплются золотые червонцы!
Он держит на коленях книжку. Завидев людей, читает вслух:
— "Кто еси ты, человек ли еси или бес? Что тебе имя?". И он отвеща те же речи: "Человек ли еси или бес? Что ти имя?". И Феодосей молвит ему в другие и вь третее те же речи… и Михаила противу того те же речи в другие и в третие… И игумен воспроси его Феодосей: "Как еси пришел к нам и откуду еси? Что еси за человек? Что имя твое?". И старец ему отвеща те же речи: "Как еси к нам пришел? Откуду еси? Что твое имя?". И не могли ся у него имени допытати.
Захлопнул книжку и встал. Из-за пояса вынул сзади топор, протянул Ноликову:
— В меня — кинь!
— Да вы что? — Николай брать топор не решался.
— Дееелай, — дружелюбно прокряхтел Зимородок, словно ожидая забаву, которая отодвигается только желанием Ноликова. Тот взял топор, отошел шагов на пять.
— Ну! Да со всей дури! — крикнул ему Мефодий.
Ноликов и бросил. Глухо прозвеня — кланк! топор отвалился от монаха в сторону.
— Сила веры! — восторженно пояснил Зимородок.
— Что произрастает на Руси? — спросил Мефодий.
— Не знаю, — Николай пожал плечами, — Злаки какие-нибудь, овощи. Дары лесов и полей.
— Угодники.
— Святые угодники, — подтвердил Феоклист.
— Вы один из них? — спросил Николай у Мефодия. Тот заулыбался в бороду. В разговор вступил Горемысл:
— Милый, какой же святой человек скажет про себя, что он свят?
Мефодий подошел к Ноликову, положил ему на плечи мозолистые длани свои с долгими, желтыми ногтями, вгляделся в лицо. "Старая обезьяна", — подумалось Николаю. И подвижник, резко оттолкнувшись, пустился кружить по земле перед норой, приседая, касаясь руками пола и гулко делая ртом:
— Ух! Ух! Ух!
— Прозорливец… — прошептал Ноликов. Мефодий снова встал перед ним и сказал просто:
— Спрашивай, чего хочешь?
— О царе-батюшке расскажите.
Мефодий Срамной погладил бороду, вздохнул и отвечал так:
— Цари зримые суть куклы, механизмами начиненные. Летят к ним приказы по воздуху из самого нутра истинного Молоха.
— Кто такой Молох?
— Молох есть царь!
— Загадками какими-то говорите.
— Нет, прямо! — глаза у Мефодия были задорными и жесткими.
И слушал Ноликов откровение. Главмаш был сокращением от Главного Машиниста, механического кондуктора, приведенного контролерами для управления государством. Воцарившись, механизм стал разрастаться и постепенно превратился в завод, называемый совершенно правильно Главмашем, ибо многочисленные его цеха и были частями искусственного существа. Цеха-желудки. Трубы — дыхательные пути. Сердца-насосы. Меха-лёгкие.
Для питания Главмашу была нужна кровь. Тысячи литров в день перерабатывались и заставляли поршни двигаться, шестеренки вращаться. Сотни "Рассветов" неутомимо трудились, добывая хозяину свежую кровь.
Ноликов сидел рядом с Мефодием на бревне, впившись руками себе в волосы. Крутился вопрос, зудел в голове и вырвался наружу:
— Как быть?
— Доноров умертвить! — не сказал, а каркнул Горемысл. А Срамной промолчал.
— Остановится без крови Молох! — Горемысл вытянул руку с перстом указующим и так напрягся, что задрожала она, — Ландыш в цвете! Собери ландыш, брось цвет ядовитый в водопровод города! Пьёт и уходит друг и враг, вселенская жертва во имя высшего блага избавления мира от железного господина!
— Я не решусь. Должен быть другой способ. У нас есть силы. Захватить Главмаш наверное не хватит. Но…
— Не время для малодушия! — Горемысл извивался змеей, — Новое племя придет на смену! Коммунары да грибники, да люди из городов малых — и заново населим мертвый город!
В роще той ли березовой, среди кудрявых красавиц, собирали Горемысл с Ноликовым да ландыша цвет белый. А у ландыша да зелен сочен лист, а у ландыша да бубенцы висят, а у ландыша да сонный дух, а от ландыша да кружит голова. Ой дурман во травах не поймай меня, не склони на землю буйну голову, не сломи мне шею о корявый пень. Яркие над сухой листвой, свежие на тонкой траве, скромные на широком листу, собираю да убежать не могу.
Не моги дышать, больше выдыхай, а глазами видь небо синее. Обопрись рукой о березы ствол, поддержи себя.
Ландыши они собрали да в кули огромные за спинами завязали, и согнувшись в три погибели понесли в город за чужой погибелью!
Вчера не встретили "Рассвет"! Жили не тужили в зеленом трехэтажном доме, и вот утром выходят из единственного парадного, чтоб на работу ехать кто куда, заворачивают за дом, где "Рассвет" всегда стоит. А бикики нет!
Если б сломалась по дороге, то другую бы прислали. Бывало. Постояли, собрались люди кучками, помялись и отправились по делам.