Рейна обманом и хитростью завладела ею и заставила поверить в её идею о необходимости завоевания Генуи. Рейна сломала её, сделав из султанши совершенного другого человека. Рейна сначала даровала ей всё, дав почувствовать вкус власти, вкус побед над врагами и вкус любви, а после всё забрала. Рейна намеренно причиняла ей боль, завидуя и страшась, злясь и не имея возможности избавиться, так как иных наследников у неё быть не может.
Во всей этой боли, в невозможности быть с Артаферном, в этом причиняющим страдания браке с Деметрием, в лишениях и утратах виновна Рейна.
С этой мыслью Эдже поздним вечером поднялась с кровати, покинула свои покои и, миновав множество коридоров и лестниц, подошла к королевским покоям. Королевские гвардейцы, охраняющие двери, подтянулись и напряглись.
— Королева у себя?
— Да, но уже поздно, — ответил один из гвардейцев. — Было велено никого не пускать.
— Сообщите обо мне. Она примет.
Так и случилось. Получив приглашение, Эдже медленно вошла в опочивальню и огляделась. Рейна Дориа уже в ночном одеянии из чёрного шёлка стояла перед большим зеркалом в золочёной оправе и расчёсывала гребнем свои длинные тёмно-каштановые волосы.
Без золотой короны королевы, вне своих роскошных дорогих одежд и без кубка с красным вином она казалась… обычной. А ещё уставшей.
— Полагаю, ты пришла принести свои извинения, — надменно произнесла королева, хотя в целом вела себя так, будто не замечала вошедшей в покои племянницы.
— Нет.
Громко хмыкнув, Рейна отложила гребень и, обернувшись, оглядела племянницу, медленно к ней подходящую. Она была расслаблена и не ожидала чего-то плохого от человека, который, по своему же признанию, любил её.
Рейна знала, что Эдже с ней потому, что любит её, а не потому, что жаждет власти. Знала об этой слабости и долгие годы умело на неё давила. Но сейчас эта слабость начала её раздражать. Она хотела бы, чтобы её наследница была похожа на неё. Чтобы из-за власти готова была рвать глотки, разжигать войны и, смотря в глаза своему врагу, убивать его и при этом от души смеяться.
— Тогда зачем? Снова выслушивать твои глупости я не намерена. Я устала.
— Хорошо, — процедила Эдже, почти вплотную подойдя к тёте, которая от этого нисколько не смутилась. — Потому что я пришла обеспечить тебе желанный покой, который ты найдёшь в смерти.
Рейна успела только изумлённо вскинуть брови, как вдруг ощутила ледяное и в то же время обжигающее болью прикосновение чего-то острого к своему животу. А после снова, и снова. Покачнувшись, она медленно перевела взгляд изумрудно-зелёных глаз к своему животу и обнаружила, что на чёрном шёлке растекается мокрое пятно.
Держа в трясущейся руке окровавленный кинжал, Эдже чувствовала как рыдания рвутся из её груди, а глаза изливаются слезами, из-за которых она почти ничего не видит.
В это время Рейна схватилась руками за свои раны и медленно осела на колени, но… смеялась? Да, смеялась хрипло и булькающе, так как из её рта сочилась струйка густой алой крови.
— Знаешь, сегодня, когда я весь день провела в рыданиях в попытке принять то, кем я была для тебя, я кое-что вспомнила, — поборов рыдания и утерев слёзы с лица, произнесла Эдже. — Ночь, когда ты учила меня тем жутким заклинаниям из своего фолианта. Мы гадали. Ты помнишь, что ты увидела?
От этих слов Рейна перестала смеяться, но улыбка не сошла с её лица. Улыбка болезненная и истерическая, а ещё насмешливая.
— Кровь и… смерть, — хрипло ответила она, а после закашлялась, отползла к стене и прислонилась к ней спиной. На полу остался кровавый след, на который она равнодушно посмотрела. — Видела, что… меня предаст человек, которому я… верила. И… тебя.
— Верно, — отозвалась принцесса, сев на корточки напротив своей тёти. — Меня в золотой короне королевы, окроплённой кровью, и с кровавыми слезами, а в глазах моих, по твоим словам, горела злоба.
— Исполнилось, не так ли? — прохрипела королева, убрав одну из рук от ран и задумчиво посмотрев на неё, до запястья измазанную её же кровью. — Как печален мой конец… Я и не знала, что… умирать… так странно. Я чувствую боль и чувствую страх. Прежде я не боялась боли. Я вообще ничего…. не боялась. А теперь… мне страшно.
— Тебе больно и страшно, — мрачно повторила Эдже, а после покачала головой, будто ей было жаль. Но ей действительно было жаль. И ей было весьма больно и до дрожи страшно. Но она чувствовала, что так должно быть. Что она воздала этой женщине, сломавшей её жизнь и её саму, по заслугам. За всё, что она когда-либо сделала. — И мне. Я жила этими чувствами годами, но оставалась рядом с тобой. Ждала одобрения. Хоть какой-то благодарности, а что я получила взамен?
— Всё это неважно, — с явным трудом произнесла Рейна, и, прикоснувшись к своим ранам, недовольно поджала губы. — У меня… осталось мало времени… Ты должна… знать…