Возвышение падших (СИ)

Слова были неразборчивы, будто кто-то говорил в соседней комнате. Так и было. Встав с ложа, Эсен Султан недоуменно огляделась и прислушалась. Оказалось, голос доносился из-за дверей, ведущих в соседний кабинет, который использовал хранитель султанских покоев.

Подойдя к дверям, она прислушалась.

— Усилить охрану всего Топкапы, — приказывал мужчина, и его голос был полон беспокойства и плохо скрываемого раздражения. — Альказ Бей, вы отвечаете за безопасность повелителя. Он в столь уязвимом состоянии…

— Мустафа-паша, что может угрожать безопасности повелителя?

— Вам лучше знать, Касим-паша. Это же вы ведёте дела с Карахан Султан за его спиной. Полагаю, она далеко не обрадовалась тому, что наследником назначен не её сын, и намерена что-то предпринять.

— Не понимаю, о чём вы.

— Уверен, что это так. Альказ Бей, вы услышали меня. Никто не должен входить и выходить из султанских покоев без вашего ведома. Даже султанши.

— Как прикажете, паша.

Голоса стихли, и, спохватившись, Эсен Султан поспешно вышла в коридор, застав уходящего Мустафу-пашу. Муж покойной Шах Султан, он был стар, полон и бородат.

— Мустафа-паша!

Остановившись, он обернулся через плечо и, пожевав губы, медленно подошёл и поклонился.

— Султанша.

— Почему вы велели усилить охрану и приказали Альказу Бею пристально следить за повелителем? Что происходит?

— Как вы… — поначалу растерялся он, но быстро взял себя в руки и нахмурился. — Меры предосторожности. Ничего большего.

— Говорите правду! — истерично вскрикнула султанша, и эхо её голоса пробежалось по стенам коридора, утонув в его глубине.

Мустафа-паша от неожиданности вздрогнул, после с опаской и беспокойством покосился на Эсен Султан и вздохнул, будто принимая поражение.

— Вижу, вы беспокоитесь за повелителя. Что же, вынужден сообщить, что назревают проблемы. Шехзаде Баязид, несогласный с решением повелителя о наследнике, едет в столицу.

Эсен Султан ошеломилась, но спустя мгновение возмутилась.

— Вы думаете, что я, боясь того, что шехзаде Баязид оспорит право Мехмета на османский трон, что-то сделаю с повелителем, чтобы успеть посадить Мехмета на трон до прибытия шехзаде Баязида?

— Что вы, султанша? Говорю же, просто меры предосторожности. Не ищите в этом подвоха. Что же, мне пора идти. С вашего позволения.

Поклонившись, Мустафа-паша, пыхтя и тяжело ступая, ушёл, а Эсен Султан провожала его напряжённым взглядом серо-голубых глаз.

Генуя. Замок Альберго.

Шли дни, недели, и королева Эдже осваивалась в новой жизни, с новым титулом и новыми обязанностями.

Быть королевой было не так уж радостно и приятно. Ни один день не принадлежал ей.

Расписание дня, обязательное к исполнению.

Обязанность выглядеть подобающе титулу королевы — неудобные и тяжёлые платья, которые порой хотелось сорвать с себя, тяжёлые драгоценности и корона, сдавливавшая голову словно металлический обруч, медленно сужающийся и въедающийся в кожу головы.

Длительные аудиенции, на которых она должна была неподвижно и, причём, с прямой осанкой и улыбкой, восседать на троне по несколько часов к ряду, выслушивая жалобы и прошения подданных.

Под конец аудиенции королева Эдже с трудом могла подняться с трона, так как не чувствовала своих ягодиц и ног, а лицо от многочасовых усилий сохранить на нём улыбку болело и ныло.

Вдобавок к этому подданным постоянно что-то было нужно или у них была какая-то проблема. Она должна была дать им то, в чём они нуждались, или не дать по разумным причинам, что вызывало недовольство, а также решать их бесконечные проблемы.

Выслушивая очередное прошение, королева Эдже порою забывалась и бросала взгляд в окно, выходящее в цветущие сады, куда ей так хотелось вырваться.

Сорвать с себя неудобное платье, не дающее свободно дышать и двигаться, сбросить тяжёлые драгоценности и корону, засмеяться во весь голос, не думая об этикете и правилах поведения, упасть на мягкую зелёную траву и смотреть на небо и белые облака, по нему плывущие.

Только ночью, оставшись наедине с собой в своей опочивальне, облачённая только в одну шёлковую ночную рубашку и с распущенными волосами — естественная и свободная — она принадлежала самой себе, а не государству.

Порою она плакала по ночам, иногда выходила на балкон и любовалась ночным пейзажем — звёздным небом, луной, морем, что бушевало вдалеке, — и полной грудью вдыхала воздух, полный прохлады и свежести.

Но чаще всего ночи она проводила с Артаферном. Они, наконец, были свободны и вольны быть друг с другом, не таясь и не боясь осуждения (кто посмеет осудить королеву?).

Только ночами она была счастлива — столь сильно, что не желала наступления утра. Лёжа в постели рядом со спящим Артаферном, с тоской смотрела в окно, где небо окрашивалось в предрассветные оттенки, и молила солнце не всходить.

Но оно не внимало её мольбам, всходило и, словно почувствовав это, Артаферн с первыми солнечными лучами, пробившимися сквозь окно в опочивальню, просыпался, одевался, коротко целовал её и уходил.