Возвышение падших (СИ)

— Султанша, великий визирь Мустафа-паша велел передать вам, — войдя в покои, произнесла Зейнар-калфа. Подойдя к ложу, на котором Эсен Султан полулежала, приобняв дочь Нилюфер Султан, сидящую рядом с ней, она поклонилась и протянула руку, в которой лежало письмо. — Думаете, это насчёт шехзаде Баязида?

— Нилюфер, иди на террасу, — сев и забрав письмо, велела Эсен Султан. — Мехмет и Михримах там.

— Ну мама… — заупрямилась та, умоляюще на неё посмотрев.

— Ты слышала, что я сказала?

Недовольно и обиженно нахмурившись, Нилюфер Султан спрыгнула с ложа и вышла на террасу. Эсен Султан и Зейнар-калфа, проводив её взглядами, переглянулись между собой и усмехнулись.

— Нилюфер Султан так похожа на повелителя, не так ли, султанша?

— Да уж, — вздохнула та, разворачивая письмо. — От меня ничего не взяла… Упрямая и требовательная. Как ни пытаюсь её перевоспитать, всё без толку.

— Ну, что там? — спустя некоторое время спросила Зейнар-калфа, когда Эсен Султан отложила прочитанное письмо на ложе. — Плохие вести?

— Шехзаде Баязид с небольшим войском разместился в лагере в предместьях Стамбула, а на письмо Мустафы-паши не ответил. Что же у него на уме? Неужто в самом деле намерен учинить бунт?

— Упаси Аллах, султанша. Что же тогда будет?

— Не знаю. Но пока что ничего предпринимать не будем. Посмотрим, каковы намерения шехзаде Баязида.

Устало вздохнув, Эсен Султан поднялась с ложа и, проходя мимо зажжённого камина на террасу, бросила письмо в пляшущее оранжевое пламя.

Остановившись в дверях, она с печальной улыбкой взглянула на своих детей. Шехзаде Мехмет, сидя на тахте в лучах солнца, сосредоточенно хмурился, читая какую-то книгу.

Нилюфер Султан, выглядя довольной, играла с куклой, которую до этого отобрала у Михримах Султан, что тихо плакала, стоя возле мраморных перил и с несвойственной детям печалью смотря в сторону залива, в котором сновали корабли.

— Они такие разные…

Вздрогнув, Эсен Султан обернулась через плечо на сказавшую это Зейнар-калфу, которая стояла у неё за спиной и с той же печалью смотрела на детей.

— Шехзаде Мехмет — единственный, кто похож на вас. Спокойный, рассудительный и честный.

Слушая её, Эсен Султан перевела взгляд серо-голубых глаз на своего сына, который, ничего не замечая вокруг себя, продолжал увлечённо читать книгу. Лучи солнца играли в его чёрных волосах. Цвет его волос — всё, что ему досталось от отца и от всей османской династии.

Шехзаде Мехмет был похож на Эсен Султан во всём остальном, и это даже ранило её. Ей вспоминались младшие братья, с которыми он имел сходство.

Поэтому сын всегда напоминал ей о прошлом: о жизни в Греции, в рыбацкой деревне, в маленьком покосившемся доме на берегу Эгейского моря, подле родителей, сестры и братьев. Когда она была счастлива, несмотря на бедность и голод. Тогда она не знала горечи потерь и смерти.

— Нилюфер Султан, — продолжала Зейнар-калфа, и обе женщины посмотрели на черноволосую смуглую девочку, играющую с отобранной у сестры куклой. — Дочь османской династии, не ваша.

— Она напоминает мне Шах Султан, — призналась Эсен Султан. — Черноволосая, смуглая, с тёмно-карими глазами, эгоистичная, требовательная, капризная и… порой жестокая — она будто её дочь, а не моя. Знаешь, о чём я думаю, смотря на неё?

Зейнар-калфа не ответила, но этого и не требовалось.

— О том, какой бы была её сестра-близнец. Моя Шах Султан. Если бы… Если бы я не убила её, она бы росла вместе с Мехметом и Нилюфер. Какой бы она была? Или ребёнок, которого я потеряла? Если бы ему было суждено родиться, был ли это мальчик или девочка?

— Султанша, не терзайте себя, — с сожалением произнесла Зейнар-калфа, несмело коснувшись плеча женщины. — Что случилось, то случилось. Не жалейте мёртвых. Их больше нет. И больше никогда не будет. Жалейте живых. Вот те, ради кого вам стоит жить, кого нужно защищать и любить, — она кивнула головой в сторону детей. — Ваша семья в Греции, Шах Султан, ваша дочь и нерождённый ребёнок — отпустите их.

Мраморный павильон.

Мустафа-паша, пыхтя, тяжело вошёл в небольшую комнату, погружённую в полумрак. Нахмурившись, он остановился посередине комнаты, огляделся и испуганно вздрогнул, когда из полумрака выступил Касим-паша.

— Аллах, сохрани, — шумно выдохнул он, приложив руку к груди. — Вы меня напугали.

— Прошу прощения, Мустафа-паша, — подавив ухмылку, произнёс Касим-паша. Он подошёл ближе, поклонился и сложил руки перед собой в замок. — Рад, что вы всё же согласились встретиться здесь, в Мраморном павильоне.

— Зачем понадобилось встречаться здесь? Объяснитесь.

— В Топкапы даже у стен есть уши, а мне бы хотелось, чтобы наш разговор остался только между нами.

Мустафа-паша глухо и хрипло прокашлялся, достал из-за пазухи белый платок, которым утёр блестящий от пота лоб, а после рот. Касим-паша, внимательно за ним наблюдавший, успел заметить, прежде чем Мустафа-паша убрал платок, несколько капель крови на белоснежной ткани.

— О чём хотите поговорить? У меня мало времени.