Возвышение Сайласа Лэфема

— Нет. Это конец, — сказала девушка своим обычным низковатым, медлительным голосом, который изменил ей, когда она выкрикивала свои бессвязные мольбы. Она тоже села и подняла к нему лицо. — Для меня это конец жизни, потому что теперь я знаю, что с самого начала была предательницей. Вы не знаете, о чем я, и я никогда не смогу вам этого объяснить. Это не моя тайна… чужая. Вы… вы больше не должны сюда приходить. Я не могу сказать, почему, а вы не старайтесь узнать. Обещаете?

— Ваше право запретить мне. Я должен повиноваться.

— Значит, я запрещаю. Но не думайте, что я жестока…

— Как могу я это думать?

— О, как мне трудно!

Кори рассмеялся с каким-то отчаянием.

— Не будет ли вам легче, если я не послушаюсь вас?

— Я знаю, что мои слова безумны. И все же я вовсе не безумна.

— Да, да, — сказал он, страстно желая утешить ее. — Но попытайтесь объяснить, в чем беда. Нет ничего на свете — ни такого бедствия, ни такого горя, — чего бы я с радостью не разделил с вами или взял бы на себя, если это возможно.

— Я знаю! Но этого вы не можете. О боже!

— Любимая! Подождите! Подумайте! Позвольте мне спросить вашу мать… вашего отца…

Она вскрикнула.

— Нет! Если вы это сделаете, вы станете мне ненавистны! Вы…

У входной двери послышался звук поворачиваемого ключа.

— Обещайте! — крикнула Пенелопа.

— Обещаю!

— Прощайте! — Она внезапно обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке и выбежала из комнаты, как раз когда ее отец входил через другую дверь.

Кори, ошеломленный, повернулся к нему.

— Я… я приходил поговорить с вами… об одном деле. Но час уже поздний. Я… я увижу вас завтра.

— Ничего не следует откладывать на завтра, — сказал Лэфем с угрюмостью, явно не относившейся к Кори. Еще шляпы не сняв, он смотрел на молодого человека, и его голубые глаза метали искры, которые, видимо, зажглись по какой-то другой причине.

— Сейчас я, право, не могу, — пролепетал Кори. — Дело отлично подождет до завтра. Доброй ночи, сэр.

— Доброй ночи, — сказал отрывисто Лэфем, провожая его до дверей и запирая их за ним.

— Дьявол, что ли, сегодня во всех вселился? — пробормотал он, возвращаясь в комнату и снимая шляпу. Потом он подошел к лестнице на кухню и крикнул вниз: — Эй, Алиса! Чего-нибудь поесть!

17

— Отчего это девочки перестали выходить к завтраку? — спросил Лэфем у жены на следующее утро за столом. Он уже полтора часа как встал и говорил с суровостью голодного человека. — Я в моем возрасте первый на ногах во всем доме. Каждое утро в четверть седьмого я звоню кухарке; в половине восьмого, по часам, завтрак уже на столе. А я до ухода в контору никого не вижу, кроме тебя.

— Да нет же, Сай, — успокаивающе сказала жена. — Девочки почти всегда выходят. Но молодым труднее рано вставать, чем нам.

— Могут отдохнуть потом. Им больше и делать нечего, — проворчал Лэфем.

— А это уж твоя вина. Не нажил бы столько денег, им бы пришлось работать. — Она посмеялась спартанским требованиям Лэфема и продолжала оправдывать дочерей: — Айрин два дня подряд поздно ложится, а Пенелопа говорит, что нездорова. С чего ты так рассердился на девочек? Может, сам что-нибудь натворил, а теперь стыдно?

— Когда натворю, я тебе скажу, — проворчал Лэфем.

— Не скажешь! — пошутила жена. — Будешь вымещать досаду на нас. Ну, выкладывай, в чем дело?

Лэфем важно хмурился, не поднимая глаз от чашки кофе, и сказал:

— Не знаю, чего тут надо было вчера этому малому.

— Кому?

— Кори. Он был здесь, когда я вернулся, сказал, что приходил ко мне, а сам тут же ушел.

— Где он был?

— В малой гостиной.

— А Пэн там была?

— Я ее не видел.

Миссис Лэфем задумалась, держа руку на сливочнике.

— В самом деле, что ему было нужно? Он сказал, что пришел к тебе?

— Так он сказал.

— А потом не захотел остаться?

— Да.

— Ну так я скажу тебе, в чем дело, Сайлас Лэфем. Он приходил, — она оглянулась и понизила голос, — говорить с тобой насчет Айрин, а потом у него не хватило Духу.

— По-моему, у него хватает духу на все, чего он пожелает, — сказал угрюмо Лэфем. — Знаю только, что он был здесь. Спроси-ка лучше у Пэн, если она наконец выйдет.

— Я ее ждать не стану, — сказала миссис Лэфем; когда муж закрыл за собой входную дверь, она открыла дверь в комнату дочери и быстро вошла.

Девушка сидела у окна одетая, и, казалось, сидела так уже давно. Не вставая, она повернула лицо к матери. Против света оно казалось черным, и на нем не было видно ничего, пока мать, подойдя ближе, не засыпала ее вопросами.

— Ты уже давно так сидишь, Пэн? Почему ты не идешь завтракать? Ты видела мистера Кори, когда он приходил вчера вечером? Да что с тобой? О чем ты плакала?

— Разве я плакала?

— Да! У тебя щеки мокрые!

— А я думала, они пылают. Хорошо, я расскажу тебе, в чем дело. — Она встала и снова упала на стул. — Запри дверь! — сказала она, и мать машинально послушалась. — Я не хочу, чтобы услышала Айрин. Ничего особенного не случилось. Просто мистер Кори сделал мне вчера предложение.

Мать беспомощно смотрела на нее, пожалуй, не столько в изумлении, сколько в ужасе.

— Что ты так смотришь — я не привидение. А жаль! Сядь лучше, мама. Тебе надо все об этом знать.