Воззвание к жизни

Подчиняясь весьма сомнительному выбору, наши предки запустили злосчастный процесс (несмотря на его фундаментальность, находятся и другие примеры саморазрушительного направления мысли: расщепление атома представляется схожим явлением). Они сменили общество, развивавшееся в единстве с природой, на преступную экономическую систему насилия и грабежа, извращающую земную и человеческую природу. Поносить и клеймить их позором бессмысленно, это лишь втянет нас в бесконечный спор с теми апологетами патриархального строя – от Гильгамеша до историков и археологов – что уверенно утверждают: возникновение земледелия и торговли «даровало» наиболее надёжную гарантию всеобщего благосостояния.

И мы всё ещё тоскуем по неизведанным землям, которые нам так и не хватило решимости открыть.

Восхваление и поиск пределов повстанческого гнева

Рабскому мышлению принадлежит пестуемая и передаваемая из поколения в поколение идея о том, что мы никогда не сможем освободить землю от цепей, превративших прекрасный сад в тюрьму.

Объявить о том, что мы не желаем ни жить на коленях, ни умирать стоя – разве это не станет решением, дающим шанс прорваться хлещущей силе, уничтожающей врагов природы и человеческой жизни?

Гнев и негодование переполняют нас. Нет ни одной улицы, ни одной гостиной, города или деревни, где они бы не скапливались, безумно желая хлынуть, взвиться до неба яркой вспышкой, выплеснуться. Каждый день рыночная экономическая система убивает тысячи мужчин и женщин. Превращённые в источник дохода морские берега усеяны трупами, напоминающими о погибших в попытке бегства от нищеты и войны мигрантах. Но рынок – не цунами и не природная катастрофа. Это огромный механизм, и мы отказываемся быть его послушными шестерёнками.

Активисты «Индигнадос» с баннером «Ошибка системы». Мадрид. 17 мая 2011. Фото Доминика Фаже

Случается, что ярость и негодование могут помериться силами с Левиафаном. Порождающие озлобленность, ложь и лицемерие, эти чувства подогревают отмщение, которым с наслаждением упивается недовольное стадо. Увы, восстание баранов чаще приводит не к убийству мясника, а к всеобщей скотобойне.

Когда слепой гнев обрушивается на козлов отпущения, превращаясь в нелепую войну, что происходит в лагере несогласных? Подстрекательство к насилию, нашёптываемое стадными чувствами популизма, национализма, гомофобии, фундаментализма или неонацизма, чаще всего провоцирует усиленную гуманную реакцию. Отказ от жестокости и насилия образует защитный фронт, эмоциональный накал которого заглушает голос разума. Такой ответ не может считаться адекватным в ситуации, подходя к которой нужно, по меньшей мере, отдавать себе отчёт в том, что мы не сможем победить партию смерти её же оружием. Оружием, несущим смерть.

Я не осуждаю тех, кто прибегает к насилию (враги жизни и природной среды называют их «разрушителями»), но лишь не готов согласиться с непоследовательностью их гнева. Да, этот гнев вспышками коктейлей Молотова освещает мир, погружая его в ослепительное торжество. Да, своими громкими криками он разрывает утомительное монотонное жужжание шестерёнок запрограммированного выживания. Короткий момент свободы, добытый гневом, лучится надеждой на то, что жизнь может быть другой.

Не впадая в столь мучительное исступление и прибегая к большей рассудительности, «разрушитель» мог бы прийти к гораздо более удовлетворяющим и существенным результатам. Отмежевание от практики прибыльных разрушений, к которой прибегает государственная и финансовая мафия, было бы гораздо более очевидным, начни он устанавливать свободные зоны, оккупировать освобождённые от государственного и рыночного захвата территории и создавать островки бесплатности и свободы, способные вклиниваться в застывающий бетон глобализации с эффектом гораздо более разрушительным, чем у нитроглицерина, не говоря уже о фульминате ртути или коктейле Молотова.

Бунтовщик, превращающий поджог банка в предмет своего славного военного подвига (даже если он не так глуп, чтобы считать этот акт ударом по банковской системе), остаётся существом, озлобленность и жгучая жажда мести которого не позволяют ему познать счастье разрушения препятствий, стоящих на пути к удовольствию. Такой воин соглашается на бездумное и стремительное удовлетворение, на неполное наслаждение, подобное преждевременной эякуляции. Устаревший жертвенный рефлекс мешает внутренней жизни бойца расправить крылья. Освободиться от гнева, колотя кулаками в стену, – какая чушь! А вот всеобщий, объединённый и разумный гнев мог бы разбить вдребезги решётки прибыли, сдерживающие, угнетающие и сковывающие нас.