Вперед, русичи!

– Но, как и почему он играет, – продолжал объяснять Павел, – я не знаю. Могу его разобрать, но все равно не пойму. Для этого надо много знаний. А для вас нужно еще много лет, чтобы науки развивались. Потому что то, что здесь использовано, – он поднял магнитофон, – вашей наукой еще не открыто. Но она обязательно все это откроет и изучит, иначе и я не был бы здесь, и магнитофона не было.

Вспомнив о чем-то, Павел нажал кнопку перемотки, а затем, вновь перевернув кассету, включил магнитофон.

– Государь? – удивленно прошептал князь, когда вместо музыки послышался голос Петра Алексеевича, отдающий приказы.

Павел весело рассмеялся от того, что ему, кажется, впервые удалось не только все высказать, но и убедить своего собеседника. Он выключил магнитофон, чтобы его ненароком не подслушали из-за двери.

– Если не видел бы, не слыхал бы, отродясь не поверил, – проговорил ошарашенный Троекуров.

– В том-то и дело, – заключил Павел, – видят да не верят, а на слово-то и вовсе за сказку принимают. И невдомек, что все это обычные люди сделают, ваши потомки.

– А машина эта во времени переносит? – заинтересовался князь. – Она, ты говорил, на стул похожа.

– На стул, на кресло, у Ивана Грозного ее троном называли.

– Каким же образом ты перелетаешь из одного века в другой?

– Сажусь, набираю на пульте нужный год, включаю машину, нажимаю кнопку, и вот я уже здесь.

– А долго летишь?

– Нет, я не чувствую. На секунду закружится голова, потемнеет в глазах, вот и все.

– Да, чудны дела твои, Господи! – Князь ненадолго задумался. – Получается, как она действует, и ты не знаешь?

– Откуда? И даже ученые – мои современники – не знают. Для того чтобы эту машину построить, наша наука должна еще лет сто пятьдесят развиваться.

– Ага. А если ты вернешься к себе и не отдашь Вадьке это кресло, а подаришь его своим ученым? Неужели они не разберутся?

– Не знаю, – пожал плечами Павел, – если принципы этого движения еще не открыты, то вряд ли разберутся. Даже если разберутся, то это только беду принести может. И к тому же я никогда так подло с Вадькой не поступлю. Ведь он же тогда в свое время никогда не вернется.

– А что у вас там, плохо?

– Почему? Хорошо. Но это для меня хорошо, а для него плохо. Он ведь по-своему жить привык. Вот ты, князь, согласился бы жить при князе Дмитрии, во времена Куликовской битвы?

– В битве бы я поучаствовал, бегать от нее не стал, но вот жить – нет. Далекие времена, темные. Ни двора, ни искусств, ни государства цельного.

– Вот то-то и оно, также и мне здесь оставаться не хочется, а Вадьке – у нас.

– Ну, у нас-то остаться можно. С раздробленной Русью нас не сравнишь, – слегка обиделся князь. – Петр такие дела великие задумывает, и верю – свершит. Неужели во всем этом поучаствовать неохота?

– И задумал, и свершит, – согласился Павел, – я это знаю, и поучаствовать ради интереса можно бы было. Но жить – нет. У вас еще ни машин, ни даже радио или телевидения нет.

– Чего-чего? – переспросил Троекуров.

– Долго объяснять, да и все равно не поймешь.

– Мог бы обидеться, – заметил князь, – да не буду. Не такие уж мы и темные. Но, кажется, мысль твою я уловил, и она вполне разумна, хоть несколько и непривычна. По-твоему, выходит, что, если какому князю времен Дмитрия Донского предложить жить у нас здесь, он откажется?

– Конечно. Погостить, может, и погостит, но обязательно домой захочет вернуться. Ведь ему все здешнее непривычным будет, неродным. Даже если и останется, вряд ли будет спокоен и счастлив.

– А вот, к примеру, тебе, – после недолгого раздумья задал вопрос Троекуров, – если предложить остаться здесь. Вторым лицом после государя сделать. Богатством и почестями осыпать. Ужель не остался бы?

– К чему мне здешние богатства да почести? На них ведь я нигде не смогу купить самое главное – свое время, родных, друзей. Они все там. Человек должен жить только в своем времени. Это я понял в последние дни. Плохо живется Ерохе, но еще хуже ему было бы здесь или, наоборот, при Донском.

– Я думаю, ты прав, – поразмыслив, заметил князь, – но не во всем. Для некоторых, по-моему, безразлично, где жить, а есть такие, что с радостью сбежали бы из своего времени в поисках лучшей доли.

– Наверное, есть и такие, – согласился Павел, – только я не из их числа. Я даже из-за бабушкиных пирогов ни на какое другое время не согласился бы, – рассмеялся он. – Они вон даже самому государю понравились.

– Причина, конечно, самая весомая, – улыбнулся князь, – но вот ты обмолвился, что ежели ваши ученые в кресле разберутся, беду это принести может. Что ты имел в виду?

– Развивается и изменяется не только техника, но и человек. Если бы кто-нибудь научил Мамая изготавливать порох, пушки, гранаты, пищали, мушкеты, пулеметы, выстоял бы князь Дмитрий против такой армии?

– Не дай господь такого, – немедленно отреагировал князь, – но ведь кресло – это не оружие.

– Оружие! Да еще какое, если попадет в плохие руки. Ты сам подумай.