Впереди Авангарда

– Нет. Всё прекрасно. Вот научимся из дома выбираться, тогда до самой его глубины полюбим коммунизм, – крикнул мужик.

– Так вы хоть пробуйте, – Ване стало смешно.

– Как пробовать, когда каждый день нам откуда-то всё несут и несут. Закидывают в окна, на чердак. И говорят, что отказываться нельзя. Коммунизм. Каждому по потребностям. От каждого по желанию и способностям, – женщина заплакала. – Так никто, блин, про потребности и не спрашивает. Прут всё подряд. Кроме водолазных костюмов. А мы с их помощью, костюмов этих, хотим пользу дать государству. Способности и желание есть!

Иван уже шел по мраморной дорожке к выходу из города. Радость куда-то пропала. Розы почти не пахли. Птицы только, заметил он, облетали деревья городские сторонкой. Не знакомые им были деревья. Наверное, поэтому.

– Что-то не так в нашей высшей ступени развития вывернулось, – думал он тускло. – Или мало чего-то. Или много, наоборот.

Не спеша, пытаясь как-то соединить рваные и противоречивые впечатления, шел он с докладом к Червонному-Золотову, управляющему коммунизмом, победившем в отдельно взятом колхозе.

Глава пятнадцатая

Мертвая петля

В храме-дурдоме имени Василия Блаженного, купца Садчикова, ныне гражданина Швейцарии, тяжелая как шкаф дубовая входная дверь вдруг стала открываться легко. Ещё вчера шнырявший туда-сюда контингент диспансера не успевал проскользнуть в узкую щель, которая неохотно образовывалась от тяги или толчка, и получал лёгкие телесные повреждения. А сегодня Ваня двумя пальцами потянул ручку и она распахнулась. За спиной Ивана на крыльце стоял главный санитар дурдома, списанный на сушу мурманский подводник Дмитрич, вернувшийся на родину, и радостно наблюдал за ходоками. На лодке он был ремонтником двигателя, поэтому придумал с похмелья гнетущего поставить к двери моторчик снаружи. С двумя тросиками и реле. Нажимает желающий выйти пальцем на дверь, реле замыкается, моторчик на крыльце крутится и тросик тянет дубовую тяжесть. С улицы вход облегчался так же. Потянул ручку, реле замкнулось, мотор потянул дверь на себя. Хорошо стало лжепсихам.

Дмитрич стоял возле мотора третий день и доводил по мелочам устройство до совершенства. Он был горд собой, что уже нарисовалось на лице, но мастер пытался глубокое удовлетворение собой скрыть и тщательно корчил всякие рожи, показывающие на мгновение его полное равнодушие к сотворённому. Ну, мол, сделал, да и сделал. Ничего особого. Руки-то не из задницы выросли.

Псевдопсихи стали бегать во двор чаще, гуляли от нужника до калитки под сенью берёз и тополей дворовых. Наслаждались.

– Ну, ты, Дмитрич, Кулибин! – похвалил подводника Иван. – Ещё вентиляторы поставь по всему храму. Дышать-то нечем. Сыро. Народ если и не свихнется головами по правде, то соплями всю святую обитель загадит однозначно. А это же в первую очередь храм. Потом уже диспансер. Неприлично получится.

Дмитрич кивнул и пожал Ване руку.

– Ты к протоиерею Симеону или к главврачу Афанасию, что, собственно, один хрен?! Он в трёх лицах единый и неделимый.

– Что, и третье есть? – Ваня остановился. – Не ведаю. Просвети дурака.

– Он теперь ещё заведующий отделом в обкоме у Червонного по антирелигиозной пропаганде. Симеон-то наш всю религию знает. Библию наизусть нам на ночь рассказывает частями. То есть ему врать населению всякие атеистические прибаутки легко, как мне стакан водяры одним глотком выжрать.

– Так Господь же его накажет-покарает, – Иван натурально испугался. – А нового пришлют, так пёс его знает – кого. А этот и храмом управляет и дурдомом.

Дмитрич успокоил Ваню. По плечу погладил.

– Не боись. Афанасий наш, Симеон, сказал, что Господь его уже покарал от души. И всех верующих. Напустил на всех зверя, которого зовут – социализм. А социализм церковь с верой и религию вместе с нашим протоиереем Симеоном каблуком в пыль растёр. Считай, расстрелял его боженька, настоятеля храма нашего.

А два раза не расстреливают по уставу, – сказал Афанасий. Один раз покарал, значит, можно дальше вольно жить. Он теперича и психиатр, и глава храма, и атеистом понарошку прикинулся. И ничего. Так же молится и нас, доходяг, на жизнь праведную, православную наставляет. Душу лечит как священник и главврач. Ничего! Утёрся Господь и не трогает его боле. Понял свою ошибку, значит. Вот наш протоиерей и мечется теперь. Вечерами атеистические лекции везде читает, с утра нас молитвами как елеем поливает, а днём врачует. Душу наизнанку выворачивает. По-церковному методу, похоже. Молодец. Потом мы сами молимся и теми молитвами духовность свою развиваем. Нет, грех жаловаться. Мудрый настоятель и главврач наш Симеон-Афанасий.

– Он сейчас где? Посоветоваться надо, – Ваня уже шагнул в храм.

– Вот сейчас он как раз у Червонного-Золотова. Он секретарю новую лекцию понёс на утверждение, – Дмитрич легонько поправил тросик на моторчике.