Впереди дальняя дорога

У сарая, за кустами сирени, мы в свое время с Борисом оборудовали гимнастический уголок. Минут пятнадцать ушло на разминку, упражнения с гантелями, на турнике и обливание водой.

— Хочешь взглянуть, каким стало Собачье кладбище? — предложила после завтрака Ленка.— Кстати, проводишь во Дворец культуры. У нас сегодня утренняя спевка.

Мы отправились.

Собачье кладбище — место довольно знаменитое в Крутогорске. На обширную площадку за рекой весь город ночами, таясь, свозил мусор и всякие нечистоты. Трупы собак и всякой домашней животной дохлятины таскали туда открыто среди белого дня. Отсюда и пошло название. Вонючее место! Всегда оттуда тянуло отвратительными запахами, на поле курились ядовитые дымки. Все старательно обходили его стороной.

Теперь за рекой на месте Собачьего кладбища встали дома большого каменного города. Я шел рядом с Ленкой и рассматривал высокие, в пять и девять этажей, здания современной архитектуры, светлых тонов, с висящими балкончиками, со сверкающими зеркальными витринами нижних этажей. Чудеса! Попалось даже несколько кафе. Фасонистые завитушки букв заманчивых названий: «Космос», «Ландыш», «Уральское». Это в нашем-то заводском городе, где раньше имелся единственный паршивенький ресторан «Москва».

После таежной глуши все это действовало ошеломляюще.

— Нравится? — вроде равнодушно спросила Ленка.

— Величественно!.. Слушай, разве мы не могли получить квартиру в этих домах?

— Папа не хочет. Привык. Да разве у нас плохо?

— Городских удобств нет. До магазинов далеко. Тут совсем другая жизнь.

— Подумаешь... У нас, зато просторнее и свободнее. Ты квартир не видел — теснота, в комнате не повернешься.

— Зайдем? — показал я на вывеску кафе «Ландыш».

— В другой раз. Правда, что ты собрался в шофера автобуса?

— Твердого решения не принимал,— успокоил я Ленку.— Всякие варианты крутятся.

Не буду же я с ней обсуждать свои дела.

— Не делай глупости,— попросила Ленка.— Поступай в институт. Павлик правильно советует.

Прозвучало это как ссылка на весьма авторитетного человека. Вот кто Павлик для нее! Я только усмехнулся про себя.

Я спросил Ленку о Маше. Этот вопрос вертелся у меня с утра. Она хмыкнула что-то неодобрительное и вроде без особой охоты показала, в какой стороне теперь Маша живет.

Мы медленно прошагали по главной улице нового города до самого ее конца и остановились перед внушительным зданием Дворца культуры. Оно не изменилось, и было мне отлично известно. Двенадцать мощных колонн уходили, казалось, под самое небо. Там на карнизах удобно и безопасно устроились голуби. Мы всегда старались поскорее проскочить через опасную зону, чтобы не получить на голову малоприятную белую блямбу. Дворец культуры стоял тогда на краю пустыря, и в дождливую погоду добираться до него было предприятием затруднительным. Теперь же он отлично вписался в каменную артерию — новую главную улицу. Площадь перед Дворцом залита асфальтом, боковые чугунные ворота открывали вход в просторный парк.

Шикарно!..

На обратном пути я решил, не откладывая, зайти к Маше.

В армии я узнавал Машины письма по конвертам — нарядным, красочным, с рисунками, посвященными каким-нибудь знаменательным датам и событиям: музыкальным фестивалям, международным спортивным встречам, студенческим праздникам, полетам в космос, датам жизни выдающихся людей. Значит, Маша думала не только о письме, но и о том, в какой конверт его вложить. И это имело для нее значение. Она устраивала мне праздники.

Маша очень горевала, что меня сорвали с третьего курса института, и мне, хоть у самого скребло на сердце, приходилось ее даже утешать. В письмах она подробно сообщала о себе, обо всех городских новостях. Ее письма были ниточками, которые связывали мою таежную армейскую жизнь с жизнью в большом мире, занятом важными делами. Стоя на посту у продовольственного склада или склада ГСМ — горюче-смазочных материалов,— сидя на политзанятиях и в свободные от службы часы, я тепло вспоминал Машу, все наше хорошее прошлое. Только за баранкой самосвала мысли о Маше оставляли меня.

Так было в первый и самый трудный для меня год военной службы. Потом письма от нее стали приходить все с большими разрывами, не такие уж подробные и не такие сердечные и в самых обыкновенных конвертах. Я подозревал что-то неладное, однако виду не подавал. Последние полгода Маша вообще молчала. Теперь предстояло все выяснить.

На ее тихой улице тянулись трехэтажные каменные дома с балкончиками. Два подъезда, по двенадцать квартир в каждом, уютный дворик, на улице перед фасадом — палисадник.

Забавно, что новоселы не смогли расстаться со своими мелкособственническими привычками. Во дворах стояли легкие сарайчики, остро пахло навозом, слышалось похрюкивание, козье блеяние и бойцовские переклички петухов. Палисадники перед домами превращены в картофельные плантации, только присажены кое-какие цветочные кустики.