Впереди дальняя дорога

— Такую красивую профессию уничтожаете?

Павлик сразу завелся.

— Не могут они, понимаешь? На пределе работают. А есть возможность увеличить производительность... Но все упирается в них. Не могут они быстрее! Значит, что? Равняться на их силу?.. Красивая профессия... Варварство! Уничтожать надо такие красоты... Автоматика нужна, как жизнь! Как воздух!..

— А петельщики? Их куда денете?

— Всем найдем место. Пойдут в бригады обслуживания. Конечно, некоторых придется подучить. А есть и такие, что уже учатся.

— Да, затеяли... Все же красивая профессия! На что замахнулись, на самую знаменитую профессию.

— Да что ты долбишь: красивая, красивая! — Павлик вдруг разозлился так, словно я ткнул его шилом в чувствительное место. — Что ты в этом смыслишь! Сколько лет люди могут держаться у проволочного стана? Ты подумал об этом? Сколько твой отец держался в петельщиках? Изнашиваются люди. Очень быстро изнашиваются. Вот что я тебе скажу! Это совершается ежедневно. Можно на это смотреть спокойно? А ты знаешь наш химический завод? Видел, как он выпускает такой красивый желтовато-сиреневый дымок? Все девчонки ходят рыжеволосые. Никаким красителям с этим ядовитым газом по стойкости не сравняться. Так вот, нашелся поэт, член Союза писателей, нанялся за инженерную ставку описать героический труд коллектива в поэтической форме. Короче говоря, наше зверство поднять на уровень искусства. А я на этот завод, будь у меня власть, направил бы академиков и докторов химических наук. И дал бы им задание — наладить полную автоматизацию процесса. А писакам что,— махнул Павлик рукой.— Им за это деньги платят. Ты вон вроде того поэта. А в инженеры готовишься.

— Полегче, полегче,— попытался я охладить его пыл.

— А чего легче? Один ты такой? На нашем заводе свои любители романтики есть. Сражаемся с ними смертно. Конечно, ничего не трогать — легче, да и риска нет.

— Ладно, успокойся,— сказал я.

Он вдруг улыбнулся.

— Знаешь, о чем я сейчас подумал? Мы с тобой от рабочего корня происходим. Многие наши ребята инженерами стали. Пришли мы на завод и видим — не все, далеко не все тут по последнему слову техники. Взялись переделывать технологию, облегчать условия труда. Тут ведь тоже проблема отцов и детей решается. Верно? А? Почему я на тебя злюсь? Откровенно говорю. Смотрю на тебя, как на отступника рабочего класса. Делу своего отца изменяешь. Зачем тебе эта шоферская работа? Иди к нам в цех, посадим в технический отдел, будешь заниматься рационализаторскими делами. Ведь не пойдешь? Знаю, к анархической жизни тянешься.

— Будет время — приду,— сказал я.— Перестань... Надоело. Павлик побарабанил пальцами по столу, вскинул голову и вдруг спросил:

— У тебя будут возражения, если я стану твоим родственником?

— Что?

— Не расслышал? Твоим родственником.

— Каким образом?

— Самым простым. Женюсь.

Я изумленно смотрел на Павлика.

— Лена знает?

— Чудило,— Павлик снисходительно усмехнулся.

— Как же это? И когда?

— Успокойся... Не завтра. Но и надолго откладывать не будем. Осенью, после экзаменов в консерваторию, решим. Только не вздумай, кому сказать об этом. Доверительно тебе сказал. Ясно?

— Ох, и неважный будет у меня родственник.

— Я точно так же о своем будущем родственнике думаю,— не остался в долгу Павлик.

Мы оба рассмеялись.

В комнату заглянул молодой парень.

— Вас к печам просят,— сказал он Павлику.

— Сейчас иду,— ответил Павлик и повернулся ко мне.— Дополнительные вопросы имеются? Нет? Тогда желаю доброго пути.

Вот, оказывается, чем занят на заводе Павлик! По сравнению с ним я выглядел мелким ничтожеством. Павлик далеко обошел меня, пока я три года служил. Не в том главное, что он успел закончить институт. Он стал настоящим производственным инженером. Ясно знает свою цель, упорно идет по избранному пути. А я? Все еще недоучка, своего жизненного пути по-настоящему еще и не начинал. Может быть, вся моя затея с водительством автобуса и ломаного гроша не стоит. Ведь как раз об этом мне и говорят. Или я на самом деле несерьезный человек? Но это же неправда! Ведь когда-то у меня были очень серьезные намерения. Вот именно — намерения. Дождусь, кажется, что и в гроб лягу с одними намерениями. С такими не очень бодрыми мыслями я возвращался с завода. Снова подумал о наших отношениях с Тоней. Сейчас они казались мне какими-то не очень ясными, трудными. Я чувствовал себя немного беспомощным. И снова по-хорошему завидовал Павлику. У него с Ленкой так все просто и ясно. Никаких переживаний. Раз любят, значит — женятся. А я? Люблю? Если люблю, то почему не думаю о женитьбе?

18

Громко постучали в калитку. Ленка подошла к воротам и оттуда крикнула:

— Тебя спрашивают. Я подошел. За калиткой стоял подросток.

— Просили вам передать,— сказал он, сунул мне конверт и быстро зашагал по улице.

Я надорвал конверт и вынул крохотный листок бумаги.

«Постарайся часа через два подойти к скверу возле молодежного общежития. Хоть на несколько минут. Очень важно для меня. Буду ждать. А.».

Тоня! Она думает обо мне! Она ждет меня!

Как вовремя подоспела ее записка. Ведь через пятнадцать минут я хотел ехать к ней.