Впереди дальняя дорога

— Думал, что ты понимаешь такой язык. Она мгновенно, словно оса, разозлилась.

— Я сейчас уйду.

— Тоже неплохо.

— Что — неплохо?

— Я говорю о нашей встрече. Неплохой она получилась. Как считаешь? Шоферить я начал, Маша,

— Ты — шоферить? — Маша испуганно смотрела на меня.

— А что? — вызывающе сказал я.— У меня права водителя первого класса. Вожу междугородные автобусы. Заработки вполне приличные, свободного времени для развлечений уйма. Отличная, великолепная жизнь. Что еще нужно?

— А как же институт? — недоуменно спросила она.— Ведь ты на третьем курсе начинал учиться!

— Я верю, Маша, что всякий труд благороден. Поэтому и пошел баранку крутить.

— Ты хорошо подумал? Может, поторопился?

Наконец-то я услышал человеческие слова. Может быть, напрасно я так сурово ее сужу? Тоже нашелся морализатор. Девчонка как девчонка. Современная вполне! Просто разыгрывает передо мной какую-то киношную героиню, неумело и плохо разыгрывает. Увлеклась, как и другие девчонки, всей этой дикой косметикой. Ну и что? Смотри на нее, Витязев, проще. Надо и то помнить, что отец, этот кержак, держал Машу в таких рукавицах, что ежовые могли показаться шелковыми. Я подозревал давно, еще в школе, что он и поколачивает ее, только она это от всех старательно скрывает. Вот и вырвалась теперь из-под отцовской тирании на волю, рада самостоятельности. А я тороплюсь вынести приговор. Так проще всего.

— Хочу жить дома. Общежитие у меня было пять лет — два года в институте да три года в армии. Это не мед...— поделился я своим решением.— Хочу иметь свою комнату. Буду зарабатывать, и жить, как мне нравится: ловить рыбу, ходить на охоту, ухаживать за девочками, сорить деньгами. Разве мало всяких удовольствий?

Она внимательно слушала меня.

— Гриша, про меня не забудешь? Я постараюсь всегда быть хорошей.

Все! Вот и опять она стала чужой и далекой Маирой.

— Идем!..

— Куда? — Она готово вскочила и смотрела на меня невинными удлиненными глазами с мертвенной подтушевкой.

— Домой, конечно.

— А, домой...— разочарованно произнесла Маша и вдруг попросила: — Обними меня, Гриша, и не думай о кофточке.

Я подтолкнул ее.

— Идем, идем... Обниму в другой раз. Сегодня нет настроения. Она ничего не сказала и, видно, задумалась.

Я проводил ее до нового города и, нигде не задерживаясь, повернул к дому.

Настроение после прогулки у меня было просто аховое. Потерял что-то дорогое. Жалко мне было Машу. Но если бы я сказал, что возвращался домой с разбитым сердцем, то это было бы неправдой.

Однако что-то стало тоскливо...

Во дворе меня встретила Ленка. Развешивала на веревке белье. Она, наверное, удивилась, что я вернулся рано, и посмотрела на меня с нескрываемым интересом. Может быть, ждала, что расскажу о своем свидании с Машей.

— Встретился, поговорил? — поддразнивая, спросила она.

— Встретился, поговорил,— подлаживаясь к ее ироническому тону, ответил я и сразу прошел к себе.

4

Все вроде складывалось по-доброму. Работа в автобусном парке меня вполне устраивала. Я довольно быстро в нее втянулся.

Тому, кто держал в руках руль, знакомо особое чувство увлекательности дальнего пути. Столько впечатлений! Столько быстрых смен картин! Бегут и бегут под неутомимые колеса километры дороги. Лесные чащи сменяются просторами полей, мелькают речки и ручейки. Проносятся села и деревни, большие и маленькие поселки.

Водителям хорошо знакомо и чувство быстроты в дороге. Демон скорости порой толкает тебя отпустить узду всем лошадиным силам мотора. Тогда призываешь на помощь разум и стараешься сдержать нарастающую скорость тяжелой машины, которая, кажется, слезно молит тебя: смелее, смелее! Есть еще запас сил! Попробуй, не трусь!

Уж не один раз я проехал этим маршрутом. Казалось, должен был привыкнуть к нему. Нет! Всякий раз дорога виделась иной, словно заново открывалась мне красота знакомых мест. Все зависело от погоды, времени, собственного настроения. Одной она выглядела на рассвете тревожного пасмурного дня, совершенно иной в золотистое солнечное утро.

Бывали, конечно, изматывающие поездки. Заряжали порой нудные долгие дожди. Дорога становилась мыльной, десятки опасностей подстерегали на каждом километре. Случались мелкие поломки, досадные тем, что срывали четкий график движения.

Но вот что интересно: после рейса все эти неприятности довольно быстро забывались, сохранялись только приятные впечатления. Кибернетики подсчитали, что человеческая память накапливает за жизнь невероятное, просто астрономическое количество информации. Пусть объяснят, почему же память настойчиво сохраняет, главным образом, положительную информацию.

Вот, например, моя воинская служба.

Трудно было? Еще как! Что же сохранилось в памяти?

Срочную службу я проходил на Севере.

Летом мы ходили в душной банной хмари, облепленные коричневой болотной тиной, над нами нудно звенели комары, и гудела мошка. Ох, и попили же эти свирепые кровососущие нашей кровушки! Осенью и весной нас одолевала сырая морось, вечная слякоть. Шинели и ватники, насыщенные влагой, давили плечи. А зимой нас калили морозы и продували метели.