Впереди — Днепр!

— Каки таки пидворотнички у вельмож! — ничуть не смутился Гаркуша. — Це ж тильки нам бедолагам-солдатам придумалы це пидворотнички, а вельможи шарфами пуховыми шеи заматывали. Та не простыми, а лебяжьими, из-пид пуза белых либедив. О, це як!

Строгое, полное напыщенной серьезности лицо Гаркуши, его ставшие совсем наивными, желтоватые глаза и особенно смесь русского и украинского говора были так комичны, что только присутствие Козырева удерживало Алешу и Ашота от смеха. Даже все время суровый Чалый не выдержал взятого тона и улыбался не то укоризненно, не то одобряюще.

— Ну, ладно, пух так пух, лебяжий так лебяжий, — давясь от смеха, сказал Козырев. — Кончайте сборы и — на завтрак!

А Гаркуша, словно заряженный неисчислимым запасом острот, чудил, высмеивал и самого себя, и солдатскую службу, и все, что попадалось ему на глаза. Особенно развернулся он в помещении бывшего правления колхоза, наскоро приспособленного под батальонную столовую. Едва успел он присесть к сбитому из неструганых досок столу, как дружеский хохот уже завтракавших солдат потряс прокопченное здание.

Сидя рядом с Гаркушей, Алеша чувствовал на себе множество изучающих взглядов совсем незнакомых ему людей. Сквозь раскаты смеха до него доносились обрывки чьих-то разговоров:

— К пулеметчикам пополнение прибыло. Двое-то совсем молодятинка, а этот-то, этот, смотри, отчаюга! Видать, бывалый парень, огни и воды прошел…

— Ты что не ешь-то? — толкнув задумавшегося Алешу локтем, сказал Гаркуша. — Наедайся вдоволь. Знаешь, як выражався тот самый казак, що в запорожской сичи був самым що ни на есть смелым и сильным?

— Не знаешь! Ой, худы твои дела! Так вот слухай! Вин як очи продирав, так на усю округу гомонив: «Гей, кашевар, подать мени сюды котел каши, бочку браги, шматок сала, пив барана, целу гуску на закуску, ще куренка на прикуску, жбан горилки на утруску, та голушек на догрузку». О, це як! Настоящий був герой!

Взрыв дружного хохота смял последние слова Гаркуши. Среди солдат веселее и заразительнее всех смеялся смуглый парень с копной светлых вихрастых волос. Он поворачивался то к одному, то к другому соседу, что-то говорил им и, улыбаясь ярким, полнозубым ртом, утихал на мгновение, строго сдвинув жиденькие выцветшие брови над остреньким с едва заметной горбинкой носом и вновь заливался смехом, морща пухлощекое, с округлым подбородком лицо. Мимолетный взгляд его светлых, искрящихся радостью глаз часто останавливался на Алеше. Когда смех утих и многие, закончив завтрак, поднялись из-за стола, светловолосый парень подошел к Алеше и, все так же весело и просто улыбаясь, протянул ему тонкую руку.

— Тамаев, кажется, да? — спросил он звонким, с мальчишеской хрипотцой голосом и, не ожидая ответа Алеши, добавил:

— Будем знакомы, комсорг роты, Васильков Саша.

— Т… Тамаев Алексей… Алеша, — ответил Алеша, невольно подражая тону комсорга и крепко сжимая его сильную, костистую руку.

— Как настроение? — пристально всматриваясь в Алешины глаза, спросил Саша и, опять не ожидая ответа, продолжил:

— Конечно, вначале, когда еще никого не знаешь, неловко как-то, диковато, а потом привыкаешь. Ты родом-то откуда?

— Из-под Серпухова, с берега Оки.

— Да мы же земляки! — воскликнул Саша. — А я москвич. Лефортово знаешь, это почти окраина, но я так люблю эту окраину, что и на центр не променяю. Ну, ладно. Алеша, меня командир роты вызывает, бежать надо. Положение у нас вот какое: с тобой вместе нас, комсомольцев, будет теперь девять человек. Это уже сила, организация, правда? Собрание послезавтра. Поговорим о наших задачах. С докладом выступит командир роты. Ну, а тебе, я думаю, придется быть агитатором или помощником агитатора, так что готовься. И главное, Алеша, — шепотом продолжал он, — не теряйся, чувствуй себя на высоте, не забывай, что ты комсомолец. На нас все смотрят, а командование и парторганизация дел настоящих ждут. Так что — кровь из носу, но не отставать и другим пример показывать! В случае чего приходи, поговорим. Я в третьем взводе, во втором расчете. Ну, бывай!

Саша резко встряхнул Алешину руку, блестя глазами, дружески улыбнулся и стремительно пошел к дому, где жил командир роты.

— Кто это, а? Алеша, кто? — подскочил к Алеше нетерпеливо поджидавший его Ашот.

— Комсорг роты, Саша Васильков.

— Сразу видно — хорош парень, душа человек, глаза у него такой честный, такой простой, — с горячностью сказал Ашот и, схватив руку Алеши, горько воскликнул:

— Почему я не комсомол? Почему? Почему — башка дурной! Хотел паступить, боялся паступить, трусил. Не достоин считал, не дорос Ашот.

— А ты сейчас вступай.

— Нет! — решительно возразил Ашот. — Ни за что сейчас. В бой пойду, повоюю, вступлю. А теперь нельзя!

— И правильно! Отличишься в бою, тогда совсем другое дело.

— Отличишься! — отчаянно замотал головой Ашот. — В бою снаряды, мины, танки. Попробуй отличись! Агонь кругом, свистит, воет, стреляет. Поднял голова — дырка в лоб, нет Ашот; апустил голова — фашиста проморгал, штык в бок, опять нет Ашот!

* * *