– Ну что значит была? Однокомнатная. Возле Кукольного театра, на Самотеке. Мы жили там с женой.
– Известно, что вы работаете на корпоративах, я сам вас там иногда вижу. Не обидный заработок?
– Мой принцип такой: я не допускаю прогиба под публику. Если люди, которые приглашают, ожидают, что я буду корячиться и исполнять «Мурку», – не соглашаюсь. Не надо мне такого. Главное, самому получать от работы удовольствие… Если не получаешь его сам, то и никто не получит. Но должен сказать: люди с деньгами чаще приглашают Сердючку, а не меня. Один мой знакомый отмечал день рождения на острове Аруба. Сказал мне, что хочет пригласить Киркорова. Я говорю: «Имей в виду, это дорого». – «Меня не волнует». Ну и что в итоге? Ты знаешь, говорит, я подумал: зачем платить Киркорову сотку да еще посылать за ним личный самолет? И взял за семьдесят пять тысяч Тину Тернер. Вот и все…
– «Не стоит прогибаться под изменчивый мир…» Вы часто это повторяете.
– Да. Потому что я люблю Макаревича. И «Машину времени» – все ее составы.
– Вы жестко и прямо шли в музыку. А тут война. И пришлось менять жизненные планы.
– Да. Музыку я всегда любил, и классическую, и джазовую. И обожаю до сих пор. Но – музыка не стала моей профессией. Хотя я много текстов к песням написал… Но для меня музыка осталась фоном всей моей жизни.
– Вы есть даже в караоке, песня эмигранта в Нью-Йорке: «А я, тупица, скучаю по Москве. И мне не спится, и дырка в голове…» Откуда, кстати, дырка?
– Ну, в смысле, странность. Это я написал в 1991 году, когда приезжал к Васе в Нью-Йорк. А музыку написал Игорь Крутой, мой товарищ. Буйнов эту песню на каждом выступлении поет. И говорит: «Умирать буду – не забуду эту песню». Я не только слова сочинял к песням, я даже научился играть на трубе, когда был студентом! У меня был ансамбль свой, который деньги на танцах зарабатывал.
– Жилка у вас была коммерческая.
– Жилки не было.
– Но бабки были.
– Какие бабки? Три выступления в месяц на студенческих вечерах, по пятьдесят рублей на брата. Итого сто пятьдесят, а это зарплата инженера. При стипухе двадцать два рубля.
– А вот еще одна халтурка. Я слышал, вы вызывались писать речи Путину.
– Я смог бы. Я присматривался к нему внимательно. Мне кажется, мне понятна его стилистика…
– Вы встречались?
– Да. Он, еще будучи премьером (но уже было ясно, что станет президентом), приезжал на встречу с членами Русского ПЕН-клуба, членом которого я являюсь.
Там много талантливых людей, которые были если не стопроцентными диссидентами, то, по крайней мере, диссидентствовали. Люди задают вопросы, а я молчу. Путин говорит: «А что Арканов ничего не говорит?» Я сказал, что ближе к концу выскажусь. Он не забыл и после спросил: «Ну а где вопрос Арканова?» Я ему сказал: «Владимир Владимирович, дарю вам фразу: добро надо сеять, а зло – сажать».
– А, так это, значит, вы ему порекомендовали Ходора посадить!
– Нет, я говорил «сажать зло», а не Ходорковского.
– Тут ключевое слово не «зло», а «сажать».
– Нет-нет. Путин тогда засмеялся, все захлопали, это пошло в эфир.
– А «мочить в сортире» – это тоже вы фразу подарили?
– Это не мое.
– Ну не скромничайте!
– Нет, я такого не мог сказать.
– Ладно-ладно. Я пошутил.
– А потом ко мне подошел мой друг Фазиль Искандер и говорит: «Фраза хорошая, но надо дополнить ее такими словами: “…если пересажать все зло, то некому будет сеять добро”».
– Смешно. И вы, значит, присматривались к Путину.
– Да. По тому, как мы пообщались, мне показалось, что я его понимаю – не в том, что касается политики, – но по философии, по психологии…
– Если б вы стали ему писать речи, его, может, стали бы больше любить.
– Его и так любят. Но, может, меня б перестали любить! В общем, на той встрече я увидел Путина как личность. Я запомнил, как он мне смотрел в глаза…
– Большой у вас опыт общения с чекистами. Копился с 1951 года, с «дела врачей», с задержания на митинге в 1963- м – и вот накопился.
– Да, действительно…
Меж тем беседа наша подошла к концу, а вместе с ней и ужин. Или наоборот.
– Что будем брать на десерт, Аркадий Михалыч?
– Десерт я не ем. А вот выпью я еще рюмку водки – это лучший десерт!
Такой он, рецепт творческого и всякого прочего долголетия! От Арканова.
Запишите себе куда-нибудь, чтоб не забыть.
Александр Архангельский:
«Популярность – она не очень дешевая»
Этот литератор принадлежит к самому, может, удачливому слою пишущих – они уехали из России, а после вернулись. И в итоге в пиаре сильно выиграли у тех, кто все это время жил дома, что не очень справедливо. Но ничего не поделаешь: русская культура – я про сегодняшний день, а не про дореволюционных покойников – провинциальна, и для успеха провинциалам надо засветиться «в столице», то есть на Западе.
Обваливается ли русская культурная жизнь? Если да, то можно ли как-то поправить дело? Что для этого может сделать писатель? И что делает? Каков шанс на успех?