Врач без комплексов

— Глухая. Ну, законченная наркоманка, значит. Такие уже не лечатся и никогда не бросают, — довольно пояснил Василий Осипович. — А родственники давно вычеркнули Воробьева из собственной жизни. Да и то сказать, от такого родства радости мало. Хорошо, зять там попался с кулачищами, а то ведь эта публика русского языка не понимает. Воробьев, когда из заключения вышел, и воровал из дома, и деньги у матери и сестры таскал, и шприцы разбрасывал по дому, а там ребенок маленький. И дружки к нему шлялись. В общем, та еще жизнь. А Сидорчук, это зять покойного, быстро эту компанию разогнал, а самого Воробьева из квартиры вышвырнул. Прям на улицу, с пожитками. Вот он к Верке и прибился.

— Понятно, — кивнула согласно Женя. — Но все же, что могло привести Воробьева на Васильевский остров?

— А что вообще руководит поступками наркозависимого элемента? — пожал могучими плечами, затянутыми в серый форменный китель, Петручинский. — Поиск дозы.

— Неужели он не мог в своем районе достать? — недоверчиво переспросила девушка. — Он же не крупную партию какого-то сверхэлитного наркотика разыскивал, а так только, дозу.

— Ну, когда деньги есть, проблем нет. А у него, возможно, денег не было, а тот кровосос с Васьки ему должен был.

— Кровосос — это торговец наркотиками? — рискнула предположить Женя.

— Он самый, — тряхнул третьим нижним подбородком Василий Осипович.

— А вы уверены, что он был должен Воробьеву? Обычно это наркоманы всем должны.

— Если бы даже я не был уверен, то Суровцев все перепроверил, — без тени шутливости проговорил Петручинский. — Он мужик дотошный, на чужое слово полагаться не будет.

— Ясно, — коротко ответила журналистка, поджав губы, по достоинству оценив цеховую солидарность. — Но если тот кровосос был должен Воробьеву, то зачем последнему понадобилось убивать незнакомую женщину?

— Так он не застал банкира, ну, кровососа. Не виделись они в тот день, — понурившись, вздохнул Петручинский. — А у Воробьева уже ломка начиналась.

— То есть вы считаете, что он убил ради дозы? — скептически приподняв брови, спросила Женя. — А мне говорили, что Воробьев не был таким уж конченым человеком, чтобы на убийство пойти.

— Евгения Викторовна, я не знаю, кто и что вам говорил, — сердитым тоном произнес Петручинский, глядя на Женю как на неразумного ребенка, не понимающего простых русских слов. — Но Воробьев был законченным наркоманом, давно променявшим все человеческое на дозу. Такие, как он, родную мать не пожалеют, не то что чужого человека. Ясно это вам? В момент убийства он был уже абстяжный, в таком состоянии о других не задумываются.

— А могу я попросить адрес этого самого кровососа? Как, кстати, его зовут? — Недовольный тон Петручинского не мог сбить со следа журналистку Потапову, решившую во что бы то ни стало докопаться до истины. И хотя лицо Петручинского больше не выражало ни радушия, ни симпатии, а только глухое раздражение навязчивой, дотошной пигалицей, сующей нос не в свои дела, она отступать не собиралась. В конце концов, она тут по делу, а не ради чьего-то удовольствия, и своего непременно добьется, нравится это кому-то или нет.

— Я не имею права делиться с посторонними оперативной информацией, — сухо ответил Василий Осипович. — К тому же общение с этим контингентом может плохо для вас закончиться. А мне бы этого не хотелось.

Ладно. Ты со мной можешь не делиться, покидая кабинет Петручинского, размышляла Женя, а вот майору Суровцеву от меня деваться некуда.

— Потапова, ты совсем с ума сошла? Ты что, хочешь меня со всем управлением поссорить? — набросился на Женьку Суровцев, едва она пересекла порог майорского кабинета. — Мне уже Петручинский звонил, ругался!

— Вольно ему воздух сотрясать, — небрежно пожимая плечами, проговорила девушка, устраиваясь в кресле напротив майора.

— Что? — возмущенный ее наглостью, визгливым, не свойственным ему голосом переспросил майор.

— То, — осадила его Женя. — А на что он рассчитывал, ваш Петручинский? На то, что я через весь город перлась, чтобы его байки про законченных наркоманов послушать? Я веду расследование и отступать не собираюсь. Давайте мне адрес этого кровососа с Васильевского, который Воробьеву денег был должен. Или вы его тоже не знаете, а поверили на слово приятелю своему?

На этот раз майор с ответом не спешил, а молча, подобно хамелеону, менял цвета от ярко-алого до бело-синего и обратно, с уклоном в желтушный, видимо, дала знать о себе печень. Наконец лицо его обрело относительно естественный цвет, и к Суровцеву вернулась способность облекать свои мысли в приличную, цензурную речь.

— Гражданка Потапова, я прошу вас покинуть мой кабинет. Немедленно. Вы мешаете мне работать.

— И не подумаю, — закинула ногу на ногу Женька.

— В таком случае я буду вынужден вызвать дежурного, и вас выведут силой, — чужим отстраненным голосом проговорил Суровцев.