Враг мой, любовь моя

— Да кто ты такой, чтобы говорить со мной о Пути?!

Задел ли он меня за живое? Еще как! Вот возмущение и выплеснулось обжигающим гневом, да таким, что Кхай остановился, посмотрел на меня нечитаемым взглядом, и мне показалось всего на миг, что он все же достанет меч, дабы поучить меня уважению, как-никак, но я смел дерзить бывшему богу. Или не бывшему.

Но Кхай удивил меня — он кивнул и очень тихо произнес:

— Никто, в сущности. И, возможно, ты прав.

Сколько я его помню, он вызывал у меня именно эти чувства — непонимание, замешанное на легком восхищении. Он непредсказуем, переменчив, кто-то сказал бы что ненадежен, постоянно врет или недоговаривает. Вместе с тем, спустя какое-то время все становится на свои места, смысл проясняется, а поступки находят объяснение. В его словах всегда есть смысл, они всегда правдивы, даже если кажутся лживыми насквозь.

Итак, я заблудился. И именно в том смысле, который мне навязывал Кхай. Что движет мной? Все то же желание смерти, которым меня заразила близость с Аэль? Ведь мне захотелось умереть именно тогда, моя болезнь началась в ту ночь. Да, зараза вилась рядом, когда я первый раз увидел, тогда еще Настю, когда первый раз подумал о ней не как о Карте Дома Мейн, а как о ком-то, кто может пробудить уснувшие было чувства. Болезнь стала неизлечимой с первым же «тсани» вспыхнувшем в моей голове. За все время, что я был влюблен в Таин у меня даже мысли не было назвать ее этим древним словом, и только теперь я понимаю, что это значит на самом деле — Таин была моей первой любовью, но далеко не единственной и уж точно не истинной.

Хорошо, с этим разобрались — Аэль моя тсани, даже если не моя. И это мой приговор и наказание, проклятие и кара небес. Лучшее, что могло со мной произойти, а потому, даже зная, что это меня разрушает, я не хочу отдаляться, что бы не произошло, как бы не повернулось Колесо Судьбы, я буду рядом.

Совсем хорошо. Теперь остается только понять, хочу ли я что бы Аэль стала действительно моей. Глупый вопрос, ответ очевиден. Что я готов для этого сделать? Все. Уничтожить Кхая? А почему бы и нет? Ирэ открыто сказал, что Кхай опасен для Аэль, убрав его с дороги я поступлю как должен. Способен ли я хладнокровно убить? Правильный вопрос. Мне не раз представлялось, как я вонзаю нож в незащищенное горло вроде-бы-как-Шина, так почему бы мне его не скинуть в пропасть, или того лучше — не завести в одну из ловушек Дзайн? Радом как раз маячит нечто убойное.

Стоп. Я всерьез обдумываю убийство, не поединок, не дуэль, а именно устранение? И это почти не вызывает внутреннего протеста?! Вот уж, воистину, темны глубины души и нет ничего опасней безответной любви. Неправильно, алогично, парадоксально и потому совершенно нормально, что такое чувство, как любовь рождает столько ненависти. К себе, к объекту любви, к сопернику, к окружающим, которые будто делают все возможное для вашей разлуки. Свет порождает тьму — только при свете, предметы обретают тень. Жизнь есть основная причина смерти — для того, чтобы я жил, должно было умереть столько существ, разумных и нет. Созидание ведет к разрушению — для того, чтобы построить дом, нужно срубить дерево. Так почему же любовь не может сеять вокруг себя только ненависть?

А есть ли любовь, или это только самообман, утешение, панацея? Вот ненависть точно есть. Такая что аж сводит скулы, замораживает взгляд и потряхивает руки. От которой хочется выть, порвать заклятого друга на куски, размазать его тонким слоем. Если не физически, так хоть морально. Из любви к женщине начинались войны? Нет! Ненависть, зависть и жадность — вот три причины, по которым пала Троя, это горючие впрыснутое в костер Инквизиции, три звезды на мундирах военных и лацканах политических пиджаков.

Ненависть прекрасна в своей совершенности и завершенности. Любовь рождает сомнение, неуверенность, вопросы. Ненависть чиста и самодостаточна. Ненависть искрится, и переливается всеми гранями страстей и эмоций, она затягивает в свой вихрь, кружит и возносит. Да. Да, чтобы упасть, разбиться в кровь и пустоту, но в ненависти даже падение приносит наслаждение, ибо у него вкус искупления.

Ненависть всегда ведет за собой к действию, может быть отложенному, может быть хорошо продуманному, но однозначному действию. Призрак любви же, скорее, созерцателен, ему свойственно самолюбование — как же! Посетило «великое чувство»! Возрадуемся!

Ересь. Нет ничего истинного кроме ненависти. Все остальное прах и суета.

Ненависть лишь обратная сторона любви. Софизм, намеренная ошибка в логическом построении или самая правдивая правда? Если я отвечу на этот вопрос, то мой Путь будет завершен.

Занятый мыслями о философском камне моей души, я как-то незаметно провел нас прямо к порогу Пха’Шантале. Образно выражаясь. Очередной поворот горного серпантина внезапно вывернул к гигантской лестнице, спускавшейся в туманный низ гор.

— Одно радует, нам по ней идти вниз, — тихо пробормотал Кхай, не мешавший до этого моим размышлениям.

— Возвращаться не собираешься?

— Только не этим путем, есть много других, менее… занудных.