— Есть кто дома? — предприняла Любава очередную попытку докричаться до хозяйки. И уже в следующий миг сердце ухнуло в желудок.
— Заходите, коли пришли, — сварливый голос Богомилы раздался настолько рядом, что девицы шарахнулись прочь. Дверь, до которой оставалось всего ничего, распахнулась, являя пред очами Боянки и Любавы просторную комнатку, ярко освещенную пламенем из печи, во всю дальнюю стену. Не успели девицы и слова сказать, за спиной с громким стуком захлопнулась входная дверь, отрезая их от внешнего мира.
Небольшие окна завешаны пучками трав. Баночки, скляночки, мешочки занимали почти все стены и единственную полку близь печки. Из мебели лишь стол, лавка для сидения.
Любава и Боянка испуганно переглянулись и затравленно уставились на ведьму, ворчливо копошащуюся на заваленном травами и маленькими ступками столе.
Богомила казалась и старой, и молодой одновременно.
Морщинистое темное лицо. Свернутый, бородавчатый нос. Поговаривали, что в молодости Богомиле его сломал проезжий князь, когда показала она ему тайну великую: смерть князя от переедания. Не на поле сражения, не с мечом в руке, а за столом, обильно уставленным яствами да напитками.
Но облик ведьмы и без того был жуткий — одни глаза чего стоили. Косоватые. Один — зеленый, другой — темно-карий, почти черный. Не мог простой человек с такими родиться. Ежели только от нечистой… Потому и притягивали взор — все, что окромя них было — уж не так пугало. Хотелось смотреть и смотреть в глубины зениц колдовских — затягивали в омут неизбежного. Обещали, стращали, манили.
А вот станом Богомила была стройна. Со спины вполне могла сойти за молодуху, ежели б не ужасное, грязное, потрепанное платье, подвязанное передником.
И волосы… Ими ведьма была богата. Черные, густые, блестящие, ни одной седой прядки.
Потому и не понять — сколько лет Богомиле.
— Зачем пришла, княжна? — на Любаву устремились темные прорези глаз ведьмы. В одной полыхнуло зеленым. Старуха недовольно поджала губы.
— Уточнить кое-что, — промямлила Любава, растеряв всю храбрость.
Ведьма продолжала молчать, поэтому княжна решилась:
— Ты ушла с реки, а мы так и не узнали, почему нам привиделся один парень на двоих.
— Куда ушла? — нахмурилась Богомила.
Девицы вновь переглянулись. Любава оробела сильнее:
— С ведьминой заводи, — голос совсем стал тихим. А видя непонимание на лице ведьмы, княжна пояснила: — Мы ночью с Боянкой гадать хотели, а ты к нам вышла и помогла…
— Девки, вы совсем что ли? — зашипела не хуже змеи ведьма, да глаза злые вытаращила. — Мне что, больше делать нечего, как ночью по нечистым землям бродить?
Любава дар речи потеряла. Боянка и подавно. Выглядела бледной, точно мертвец.
— А кто это был тогда? — икнула княжна. Спазмом ужаса живот скрутило, воздух в груди закончился.
— А ну, пошли вон! — ногой топнула старуха и девицы метнулись на выход.
Но уже в сенях Любава за ручку двери вцепилась, распахнуть и выметнуться прочь, да вопрос глодал не на шутку:
— А может ли быть суженый один на двоих? — еле выдавила из себя.
— Истинная любовь бывает с одним человеком. Все остальное наносное, ненастоящее, ложное.
— Пойдем, — торопливо заскулила Боянка, подталкивая подругу к выходу.
— Даже не хочу вдумываться в то, что мы узнали, — задыхаясь, отрезала княжна. — Столкнулись с нечистью и выжили — это главное! А что Иванко ворожба не показала, так то нечистое колдовство, — рассудила холодно. — Не может у меня другого быть суженого. Я от Митятича помираю. А опосля его поцелуя, так совсем не своя стала…
— А мальчишка…
— Знать его не знаю, — насупилась Любава, — и раз уж ты его тоже видела — вот пусть твоим и будет! — заключила и самой понравилось, как решительно и умно все смогла по полочкам разложить.
Чтобы больше не застаиваться у ведьминской избушки, Любава прочь двинулась. Боянка следом. Но удивительно задумчивая и не улыбчивая, хотя по жизни хохотушка, каких не сыскать.
— Видела его глаза? — странный вопрос вынудил Любаву сбиться с шага. Боянка никогда не бывала серьезной — обычно тараторила без умолку и потешалась над всем, что видела, а тут… будто подменила ее нечистая сила.
— Глаза, как глаза, — буркнула княжна с неудовольствием, и тотчас вспомнила беспробудную серость, смотревшую в душу. — Парень как парень. И раны!!! — повысила голос, чтобы напомнить про жуткие порезы на теле незнакомца. — С таким не выживают! Помнишь, как батюшка привез Сивака, которому в бок на ярмарке ножом пырнули? Во-о-от, — протянула знающе, непонятно кого больше убеждая, — так кровь и не смогли остановить, хотя порез был мелкий, да в живот… А у парня? — настаивала покопаться в памяти и видении. — Ранища! И не одна! Не жилец он, точно тебе говорю! — отрезала Любава и дальше зашагала, поджав упрямо губы. Хотя на сердце стало тяжко и скверно.
— Не говори ерунды! — рассердилась Боянка, нагнав подругу. — Он выживет! — заверила кивком. — Я за него Макошь буду молить! Все, что затребует, ей посулю, лишь бы парень выжил…