Враг народа. Воспоминания художника

Присутствие «проходимца Абрамова» на моем горизонте я открыл в 1947 году, в год денежной реформы, разорившей мать и всех нас, нахлебников. Дядя играл непреклонного большевика. Солдатская шинель до пят, полувоенная фуражка, отдаленно напоминающая всех вождей сразу, самодельный протез и тяжелый костыль.

«Мы еще покажем этой сволочи, с кем они имеют дело!»

— Клавдия, не ной, — он матери, — начинай все сначала!

Разливая утренний чай, дядя открывал тетрадку, исписанную острым и плотным почерком, и спрашивал нас:

— Значит, вы считаете, что сержант Мигалин — преступник?

— Конечно, — прихлебывая чифирь, кивал брат, — он трус и убийца, самый яркий образ в романе.

— «Пальцы Мигалина сомкнулись на горле лейтенанта Славина» — годится?

Единственное живое лицо лукавого романа, сержанта Мигалина, разбирали у походного костра с карандашом в руках.

Добавь ему что-либо идейное, — дал я совет;

«Человек, он рожден для жизни, а не для того, чтобы сидеть в окопе и швырять в танк пивные бутылки с бензином». Так пройдет? — спрашивал дядя.

Такой убежденный пацифист мне нравился. Такой сержант мне не попадался. Попадались слабаки, сломленные пыткой (у А. Фадеева, у М. Шолохова), но убежденных предателей советская литература не выпускала.

На особой теме советского «литфронта» — «великая патриотическая война 1941–1945 годов» — сидели сотни «инженеров человеческих душ», зарабатывая медали и деньги. Кремлевские читатели утвердили модели «положительных» и «отрицательных» героев, кочующих по советским романам. Писатель Иван Абрамов выбрал щекотливую тему давно его беспокоившую, — отступление Красной Армии, где обязательно должны быть трусы и шкурники, предатели и враги, «с часу на час ждавшие прихода немцев».

«Какое ему дело до того, советская власть в Севске (сержант Мигалин из Севска) или немецкая. Лишь бы жить, есть, пить, дышать».

Оставить такого гада в живых — значит зарезать книжку Все были за казнь Мигалина. Несчастного Мигалина убивали при мне. Его судьба решалась у лесного костра, в августе не 1941-го, а 1958-го.

Беглый сержант Красной Армии гибнет от пули положительной санитарки, открывавшей в нем врага народа. Живое лицо романа «Рубежи сорок первого» (1961) гибнет в расцвете лет.

Мой брат Шура, осудивший Мигалина на смерть, играет с дядей в шахматы. Я рисую дерево.

— А где ты был 22 июня, в грозном 1941 году? — спрашиваю писателя, между прочим.

— Там же, где Мигалин, в немецком котле! — отчеканил дядя Ваня и прикрыл разговор.

Сержант Мигалин убит, лейтенант Абрамов жив, прыгает на одной ноге и пишет военный роман.

Выходит, что окруженцу Абрамову крупно повезло. Сталин — это победа!

Нетрудно представить, как шел лейтенант Абрамов. В украинских степях снился родной дом в густом тумане, высокое крыльцо, сгнившая лодка в камышах. Ему казалось, что жизнь продолжается с вечным урожаем малины в материнском саду приятного очертания.

Враг народа стал постоянным персонажем абрамовских романов. Причем от романа к роману он повышается в чине. В лубочном «Оборона» (1966) это старший лейтенант Павел Семенович Глотов — живой персонаж с именем и отчеством.

«Хенде хох! Медленно и неохотно поднял Глотов руки». Тогда Берлин не шутил.

Военнопленный Красной Армии не прячется у бабы под юбкой, а честно служит немцам.

Исторически обреченный герой должен умереть, но писатель так запутал его преступные следы, что невозможно понять, на каком участке фронта он гибнет.

В третьем литературном опусе Ивана Абрамова «Майские ливни» (1976) дело дошло до предательства высших чинов Красной Армии.

«Генерал-от-инфантерии Травин, слышал? Он Ударной армией на Волховском фронте командовал».

Ясно, что автор целит в командарма А. А. Власова, плененного немцами в чине генерал-лейтенанта.

В этом романе полно предателей. И полковники, и лейтенанты, и сержанты.

Инакомыслящий писатель А. И. Солженицын, писавший свой капитальный труд «Архипелаг ГУЛАГ» без доступа к секретным архивам, в описании Брянской Народной республики допускает множество ошибок.

Бытовые и батальные сцены абрамовских романов подаются в примитивно-карикатурном виде, так что хочется лезть на стенку от возмущения, но такой обширной фрески предателей советская литература не выпускала. В годы, когда сочинялись романы (1960, 1966, 1975), военные архивы были скрыты от народа, но Иван Абрамов знал это дело изнутри, по личному опыту.

«Кто он, ваш Каминский? — Бывший технорук Локотского спиртзавода».

Такие подробности о кровавом вожде брянских «витязей» мог знать только сведущий человек.

«Бригада Каминского за полезные фюреру дела была удостоена высшей воинской награды — включена в фашистскую гвардию, в части охранных войск СС. Кто был осужден советской властью, тот удостоился чести быть примятым без дополнительных рекомендаций», — писал в 1967 году Дмитрий Щеглов.

«Мы живем, мы любим, и не за что нас осуждать», — заключает И. В. Абрамов.

8. Институтская общага