Враг народа. Воспоминания художника

— Полюбите музыку, — поучала Эстер, отправляясь с мужем на музыкальный вечер в консерваторию. — Посмотрите Кремль, там такие архитектурные шедевры Фиораванти!

Широкая программа, но у меня нет времени!

В 1920-е годы Ленин из гнал дворян за границу и большевикам велел «учиться, учиться и учиться». В большие советские города хлынули местечковые подростки, веками не выходившие за пределы черты оседлости.

Занятно рассказал о себе писатель Лев Исаевич Славин. Он перебрался их Херсона в Москву, закончил «рабфак» и сочинил роман «Наследник», 1927. Его теща, знавшая зятя с детских лет, очень удивилась: «Лева написал роман? Наверняка списал у Максима Горького! В школе он всегда списывал у соседа!»

Местечковые евреи учились говорить и писать по-русски и в ударные сроки выдали образцы русской прозы, музыки, живописи, шахмат.

Художник Аминадав Моисеевич Каневский, один из лучших рисовальщиков советского времени, женился на москвичке с широкой спиной, великой мастерице печь блины и ватрушки. Их дети уже не знали, где расположен родной край отца, и составляли золотой слой столичной молодежи.

Бездомный сирота Федя Решетников женился на дочке академика Исаака Бродского и стал видным и оборотистым дельцом советской культуры.

Смешанные браки поощрялись высшим руководством страны, где шли такие же превращения.

Рут Малец свела меня с семейством Соломона Лубмана-Косого.

Семья Лубманов, Соломон Давидович, Нина Михайловна и их тучная дочка Юлька, бредившая музыкой и театром, сразу в меня вцепились, как тараканы в краюху хлеба. Обеды у Лубманов были гораздо интимнее приемов прокурора, но фаршированный карп в сметане был всегда превосходный. Какой голодный студент откажется от такого калорийного блюда.

Однако сделать решительный шаг и жениться на Юльке я не спешил.

4. Чердак Поповой Любы

Я исправно выполнял обязанности дачного сторожа. Подолгу выгуливал пса по кличке Рекс, в двух домах топил печи и ловко колол дрова, вызывая восхищение хозяйки Натальи Сергеевны по кличке Стешка. Получив легальный пропуск к чердачной рухляди, я тщательно изучил «чердак Поповой Любы», как это место окрестил хозяин. На чердачном окне, забитом большим кубофутуристическим изображением, висели березовые веники для банной парилки. Между гнилыми венскими стульями и шезлонгами, перекрытыми паутиной, как драгоценные камни в навозной куче, сияли картины невиданной красоты.

Музей имени В. В. Маяковского, где украдкой повесили наброски футуристов, казался жалкой карикатурой на то, что я обнаружил на чердаке.

В темном углу, под стропилами, стоял огромный сундук с кованной медью крышкой. Он доверху был набит потемневшими брошюрами, почтовыми открытками, каталогами, медалями, записками, блокнотами. Запустив руку по плечо, можно было выдернуть открытку с видом Эйфелевой башни 1910 года и письмецом на обороте, или книжку «Мистицизм и лирика» с надписью: «Сердечно уважаемому Павлу Сергеевичу Попову с сердечной преданностью от автора. Н. С. Арсеньев, 1917 год», или разрезать книжку Павла Флоренского «Мнимости в геометрии», 1922 года, с темным, философским содержанием. Попадалось письмецо «Председателя совета трудколлектива Вс. Мейерхольда» следующего содержания:

«Учитывая большое историческое и художественное значение работ Л. Поповой в Театре им. Вс. Мейерхольда, прошу вас не отказать в передаче музею по возможности всех материалов Л. Поповой. От 22 января 1925 года, Москва».

На фотокарточке хорошо освещенного драматурга М. А. Булгакова стояла размашистая подпись: «Милому Пате от чрезвычайно благодарного Михаила Булгакова, Москва, 1935 год». Записка певца эстрады «Сандро» Вертинского, адресованная «Глубокоуважаемой Анне Ильиничне Толстой: когда-то журналисты называли меня Королем Эстрады, а смею утверждать, что теперь на Эстраде одна Королева — Клавдия Щульженко!» Подпись: 1946 год. Советы какого-то Ильи Голенищева-Кутузова, как лучше переводить легенды черногорских племен. Занятные сельскохозяйственные расчеты с обозначением иен на огуречную рассаду, Анны Толстой от 1950 года. Паническая телеграмма какого-то Олега Толстого о краже «строительного леса» в 1952 году.

На дне сундука лежали расшитые, подобно поповским ризам, передники, шарфы, оплечья. Невиданные аллегорические изображения пиратских черепов, колонны в греческом духе, геометрические знаки, кресты, розетки, звезды.

Кому принадлежало это символическое шитье?

В юбилейном издании Льва Толстого — девяносто томов нераспечатанным пакетом пылились в углу! — в романе «Война и мир» сказано: «Не желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменщиков?» и далее: «Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения».