Враг невидим

Если бы он увидел себя в облике яйцевидного Хампти-Дампти или даже самой Матушки Гусыни, он и то был бы потрясён меньше. Но всё-таки в нём ещё жила надежда: вот сейчас Гвиневра скажет: «Что ты, глупый! Разве ты такой? Это обман, иллюзия, злые чары чёрного пруда!»

– Не знаю! – беспомощно развела руками фея. – Ты всегда таким был, сколько мы знакомы. Я же говорила: ты чудовище, от тебя пахнет кровью и смертью. Куда же тут деваться? Какой уж есть.

Стало совсем плохо.

– То есть… Ты меня всегда видишь… таким?

– Нет, что ты! Только если скошу глаза, вот так – она продемонстрировала, согнав зрачки в кучку. – А если смотреть обычным способом, ты очень даже ничего, хорошенький как картинка.

– Так, – он отполз от берега и сел, прислонившись к дубовому стволу – сил совсем не осталось. – Значит, у меня два облика. И какой из них соответствует моей настоящей сущности – вот что хотелось бы знать!

Вопрос был задан в пространство, ответа он не ждал. Но фея ответила, очень спокойно и буднично, будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся.

– А в тебе и сущности две, как минимум, Разве ты не знал?

… Трудно сказать, сколько бы он так ещё просидел, ошеломлённый и раздавленный. Может быть, всю ночь, может быть, даже замёрз бы – и пусть. Стало бы легче. Ну почему этот чудесный, сказочный день закончился так ужасно? За что ему это? Как теперь жить, как смотреть людям в глаза своими – чёрными, мёртвыми? А Эмили? Разве он вправе допустить, чтобы она любила такое чудовище и связала с ним судьбу?

Метательный нож из Махаджанапади, как всегда, был при нём. Его ни кто не остановил бы, он убил бы себя в тот момент, если бы был уверен, что это поможет, что после смерти первой, человеческой сущности, вторая, чудовищная, не вырвется на свободу, не пойдёт вершить лихие дела. Кто знает, как таких тварей, ни на что знакомое не похожих, убивают, чтобы не встали? Вдруг нужно какое-то зелье, или особый ритуал, или серебряная пуля? Нет, самому ему с задачей не справиться! Надо вернуться к людям, на свою сторону, найти хорошего колдуна… да что далеко ходить, мисс Брэннстоун наверняка подскажет, как быть. Надо непременно к ней заглянуть, этим же вечером, после ужина… Хорошо бы на ужин подали отбивные, с мороза всегда так хочется есть…

– Ну как, успокоился? – фея Гвиневра участливо заглянула ему в лицо, погладила по щеке ладошкой. – Вот и славно! Поднимайся, пока совсем не замёрз, и пойдём-ка до дому. В гостях, как говорится, хорошо… Подожди! – перебила она сама себя. – У тебя весь подбородок в крови, надо умыться… Нет, к озеру не ходи, ну его к богам! Ты снежком, снежком…

Снежок искрился под ногами, над головой мерцали огоньки, а ещё выше – звёзды. От холмов долетали отзвуки чудесных мелодий. Меж голых кустов боярышника мелькали любопытные мордочки – похоже, соплеменницы Гвиневры, наконец, осмелились явить миру хвалёное гостеприимство, присущее народу фей. «Мелкий лесной сброд» больше не роптал, а хихикал где-то в чащах. Впереди сквозь сплетение ветвей уже пробивался тёплый жёлтый свет школьных окон. Да, в гостях хорошо, но хочется домой.

Вернулись как раз к ужину. Напоследок фея ещё раз провела его сквозь стены – просто так, для развлечения. Немало было удивлённых взглядов, когда он возник посреди обеденного зала будто бы ниоткуда, да ещё и с клетчатым пледом, перекинутым через плечо. Эксцентрично, конечно, получилось, зато забавно.

– Вернулся! – обрадовалась Эмили; кажется, в его отсутствие она всё-таки сильно тревожилась. С одной стороны, жалко её, с другой – приятно, когда тебя любят. – Расскажешь?!

– Поужинаем, и сразу расскажу! – обещал он. – Проголодался до страсти, быка бы съел!

Незаметно, за приятной беседой, пролетел остаток вечера.

Настроение было безмятежным и прекрасным.

А назавтра стало ещё лучше.

Утром три четверти школы проснулось в красную крапинку. «Краснуха!» – довольно потирая руки, объявил доктор Саргасс, и Эмили с его диагнозом согласилась.

Воспитанникам велели сидеть в спальнях, уроки профессор Инджерсолл отменил.

Всё-таки учителя – непостижимый народ, изготовленный добрыми богами из каких-то иных материй, чем остальные смертные, Веттели лишний раз получил возможность в этом убедиться. Нашлись, нашлись-таки среди педагогов Гринторпа те, кто решение директора не одобрил! «Какой смысл? – говорили они. – Вводить карантин, отделять здоровых от заразных уже бесполезно. Все больные, за исключением пяти-шести человек, которых знобит, чувствуют себя абсолютно нормально, и оставаться в комнатах не хотят, бегают туда-сюда, изводят классных наставников. Ну и пусть бы сидели на уроках, чем болтаться без дела! Не скарлатина, не, упасите добрые боги тиф, ничего им не стало бы, если бы лишний раз напрягли мозги».

Вот этого Веттели решительно не мог понять! В кои-то веки людям представилась законная возможность приятно, с пользой для себя провести время – и они готовы от неё отказаться ради сомнительного удовольствия напрягать чужие мозги!