Враги народа. Реквием по русским интеллигентам

Я прожил у Ирины Борисовны три или четыре дня. Она отвела мне местечко в маленькой спальне (может быть, это была комната Георгия Васильевича?), а сама уходила куда-то вглубь дома.

По утрам мы садились завтракать, и тут я уже включал магнитофон. Эти завтраки длились часа по три – я только успевал переворачивать, менять и подписывать кассеты. По-хорошему, мне надо было делать это месяц. Или даже два. Так много могла бы рассказать Ирина Борисовна. Но – как уж получилось…

Ирина Борисовна:

– Киевский университет назывался тогда Киевским Институтом Народней Освиты (КИНО), где лекции частично читали на украинском языке. Слово «университет» считалось крамольным, сказать, что ты учишься в университете – за это выгоняли. Хотя КИНО для учебного заведения – название малоубедительное. Позже КИНО переименовали в ВИНО (Выщий Институт Народней Освиты), получилось совсем уж неважно.

В Москве и Ленинграде университеты продолжали работать, а в Киеве университет должен был исчезнуть. Хотя помещался он в том же здании и преподавали в нём старые профессора.

Что значило тогда поступить в высшее учебное заведение человеку не рабоче-крестьянского происхождения? Мой старший брат Кирилл поступал три раза, выдерживал на круглые пятёрки, но приняли его только на третий год. И то не в тот вуз, в который он хотел. Кирилл великолепно рисовал и мечтал стать архитектором. Но вместо Архитектурного был принят в Энергетический и в конце концов стал очень способным математиком и физиком.

Мы держали экзамены по куриям: была курия рабочих, курия крестьян и курия интеллигенции. Рабочий и крестьянин мог выдержать на двойки и его принимали. А мы выдерживали на пятёрки и нас не принимали.

Я держала на химфак, очень любила химию (один из моих дядек был профессором химии, я постоянно бывала у него в лаборатории), но на химфак я не попала, меня еле-еле приняли на биофак. А мой будущий муж, Жорж Артемьев, который был тоже очень способным молодым человеком, три года держал в политехнический и в результате ходатайств, поездок в Харьков, всякой мольбы и скандалов его приняли в университет на биофак.

Так что дети интеллигенции буквально продирались в высшие учебные заведения. Сейчас это кажется совершенно диким, но тогда это была жизнь.

Атмосфера в институте была такая, что к интеллигенции относились настороженно. Жорж Артемьев демонстративно ходил в белом воротнике и в галстуке. Так его чуть ли не на комсомольском собрании прорабатывали, что он ходит в такой буржуазной одежде. Надо было ходить в косоворотке. И девушкам надо было носить красный платочек. А кольцо надеть, туфли на каблуках, или бусы повесить – да ты что? Это отрыжка капитализма.

Комсомольцами мы, конечно, не были. Нас только что терпели. Мы были парии. Причём, на Украине это всё было значительно резче, чем в России. Хотя, например, на нашем курсе у меня были очень хорошие отношения с крестьянскими мальчишками. И влюблены они в меня были, и стихи писали. А вот комсомольская верхушка… Был у нас такой «незаможник», это значит безземельный колхозник. Глупый, завистливый, он всячески старался настроить всех против нас. А нас было несколько человек – киевлян некрестьянского происхождения.

И такая газета студенческая была. На листе ватмана писалось, что вот Артемьев вместо того, чтобы ухаживать за идеологически выдержанной девушкой, ухаживает за дочкой профессора.

…Я уже не помню, какие там подробности, но нас страшно прорабатывали. Причём, мы с Георгием то были страшно влюблены друг в друга, то ссорились. Но чаще были рядом. На переменках бежали в забегаловку, какой-то кефир попить. Жрать было нечего абсолютно…

Перед практикой 1930 года мы опять поссорились, но всё же Жорж пришёл на вокзал меня проводить и принёс букет роз, в середине которого торчал чертополох!

В КИНО на курс младше нас учился Меркурий Гиляров, высокий, тощий, очень неуверенный в себе молодой человек. Мы с Жоржем взяли его в свою компанию, всюду ходили вместе и звали его почему-то Бусиком.

С дедом Меркурия, тоже профессором Киевского университета, дружил мой дед, профессор Чернов. Наши отцы были тоже знакомы, а мы дружили все университетские годы, да и всю последующую жизнь, хотя иногда подолгу не видались.

Умер Меркурий Сергеевич в 1986 году, будучи академиком-секретарём биологического отделения АН СССР.

Тогда на биофаке органическую химию нам читал Сергей Николаевич Реформатский, сравнительную анатомию Михаил Михайлович Воскобойников. Первый был известным учёным, профессором, другом моего деда и учителем моего отца, а второй только начинал свою научную работу.