Враги народа. Реквием по русским интеллигентам

В 1933 году в лабораторию генетики из Германии приехал Меллер. Причём до приезда он что-то в течение года работал у Тимофеева-Ресовского. О Николае Владимировиче он отзывался восторженно, а ведь Меллер вообще тогда считался первой величиной в генетике, ему принадлежит открытие искусственного получения мутации рентгеновскими лучами. А уж более подробно всю эту тематику на высоком биофизическом уровне начал разрабатывать Тимофеев-Ресовский, именно когда у него был Меллер. Вот откуда идёт это самое подключение Тимофеева-Ресовского к урановой проблеме, которое ему никак не могут простить!

Обычно спрашивают: кто ваш учитель? Так вот, я всегда отвечаю, что в генетике мой учитель – Меллер. Как-то я сделал одну небольшую работу. Публиковать её не собирался, но рассказал о ней Меллеру. Это было описание интересного случая двойной мутации хромосомы. Когда Меллер услыхал мой рассказ, то буквально потребовал, чтобы я сделал эту публикацию. Почему? Да потому, что вот в Германии работает Штерн, а в Соединённых Штатах – Демерец, и все – по сходной тематике. И не дай тебе Бог упустить приоритет! Работу я опубликовал, и между прочим, если бы я занялся этой проблемой и дальше, то, может быть, обошёл бы американского генетика Люэса с его открытием строения гена. Но… Много чего в жизни, в науке осталось несделанным, незавершённым…

Ирина Борисовна:

– Я на переводе потеряла год. Кафедрой физиологии и химии растений заведовал профессор Сергей Дмитриевич Львов, биохимию читал Николай Николаевич Иванов, заведующий химическими лабораториями ВИРа.

Отец занимался в ВИРе новыми сахарными растениями – сахарным тростником, сорго, топинамбуром, цикорием, кукурузой (комплексное использование) и районированием сахароносов по всему Союзу. Для этого в ВИРе была организована группа новых сахароносов, где у отца работали Неон Амвросиевич Щибря, Иван Иванович Марченко и Шкриптиенко, не помню как его звали. Щибря работал на Северном Кавказе на Шунтукской станции ВИРа с топинамбуром, сорго и кукурузой, Шкриптиенко в Ленкорани, а позже на реке Вахш и Мургаб с сахарным тростником. Марченко работал на Украине с цикорием и организовал производство из инулина фруктозы. (В 1970-е годы он мне писал из Харькова, где работал в сельхозинституте не то профессором, не то ректором).

Щибря умер в 1974 году в Краснодаре, где и сейчас живут его сыновья. Когда немцы подходили к Северному Кавказу, Щибря ушёл к партизанам и вернулся в Шунтук после изгнания немцев. Вскоре он был арестован и до реабилитации находился в Акмолинском или Карагандинском лагерях НКВД, где с ним случайно встретился Г.В. Артемьев.

Летом 1933 года, ещё будучи студенткой, я была на практике в Сухумском отделении ВИРа, где работала у отца с сахарным тростником и другими сахароносами.

–Ирина Борисовна, давайте на минуточку остановимся. Расскажите о себе той поры.

– Вы понимаете, я как-то не могла никогда себя отделить от жизни своей семьи. И я считаю, что жизнь моей семьи значительно важнее, то есть интересы моего отца, моих братьев, а я считала, что я так между прочим…

Ну что – хорошенькая девчонка. Я ужасно любила спорт и танцы. Танцевала я заядло. Где только можно было танцевать, я танцевала. И занималась спортом. Я в это время занималась в доме учёных фехтованием, занималась в обществе «Стрела» академической греблей на четвёрке и на «Скифе».

Вы знаете, что такое «Скиф», нет? Это два узких «носа», а посредине этих «носов» маленькая коробочка. В этой коробочке подвижное сидение. Вы садитесь с помощью двух парней, которые держат эту штуку, садитесь в это сидение. И сразу кладёте вёсла на воду, иначе вы тут же перевернётесь. И вот потом с выплеском вы едете вперёд – ну это вообще такое блаженство ехать на «Скифе»! Во-первых, это шик. А во-вторых, это очень красиво и очень быстро получается.

Потом мы занимались с братьями – ну, не альпинизмом, конечно, но туризмом со скалолазанием. Мы два или три раза были на Кавказе за время учёбы в университете и лазили там по горам с восторгом. Это было настолько увлекательно, что если бы иначе сложилась моя жизнь, то я бы безусловно была бы и геологом, и альпинистом. Потому что мне всё это страшно нравилось.

Но мы, будучи студентами, и подрабатывали постоянно. Например, раскрашивали на кинофабрике технические фильмы. Такой станочек, очень сильная лампа и под лупой надо было раскрашивать в кадре какое-нибудь пространство под поршнем. Разрисуешь кадр, протягиваешь плёнку, и – новый кадр. И всё это кисточкой № 1, где 2-3 волоска. Но у меня глаза были – как у коршуна, я могла всё, что угодно.

– За эту работу хорошо тогда платили.

– А вы говорили, что у вас имение было. Это всё пропало?

– Имение? Так это до революции было.

– Ну там, какие-нибудь бриллианты фамильные.

– Бриллианты? (Смеётся). Ну, у мамы, наверное, были бриллианты, но это всё было продано в начале…