Враги народа. Затмение

– Семен Никифорович, – батюшка запнулся, он не знал, как начать, – новая власть творит полный беспредел. Она убивает, грабит, измывается. Разве такое можно?

– Не можно, – с грустью подтвердил следователь, и, понизив голос до шепота, добавил, – знаю, что многие из наших творят, это ужасно. И многое бы отдал, чтобы навести порядок, но я один, и таких, как я – единицы, а этих… Я сам воевал за революцию, а получилось еще хуже, чем при царе. Думал, что хуже уже не будет… А теперь мне хода назад нет. Если уйду с должности, меня самого расстреляют, и расстрел еще самое лучшее. Семью тоже не пожалеют. Поэтому приходится в этой мясорубке находиться, самому тошно. Я ознакомился с вашим делом, понял всё, но нужно играть в эту игру. Вы, конечно же, не будете называть место пребывания Авдеева и Снеговых?

– Нет, конечно, хоть бы мне и умереть.

– Пока я веду это дело, не умрете. Но опасайтесь, если меня сместят, а это здесь происходит сплошь и рядом. Понимаете, тут каждый друг за другом следит, как шарханы. Если проявишь мягкость, докладывают начальству, а там уж рисуют статью пособничества бандитским элементам. И прощай, свобода, да и жизнь, в общем-то. На людях я буду груб, но это не от сердца.

– Спасибо вам, Семен Никифорович! Вы – единственный человек, которого я встретил за последнее время. А не могли бы вы сказать, что там с Дмитрием Веселкиным, нас вместе приводили?

– Успокойтесь. Его дело также в моем ведении. Допрос окончен. Можете возвращаться в камеру. Конвоир, – уже громко и сухо произнес следователь, – уводите.

Батюшка в сердце молился: «Слава Тебе, Господи. Услышал Ты мои молитвы».

15.

По безлюдной дороге по направлению к лесу, шли люди, мрачные, серьезные, с какой-то тяжелой думой на сердце. Их было много, не одна сотня, все вооружены, как на войну, готовые к войне.

– Перекур, – командным тоном бросил предводитель, и сам присел на стареньком пне, в стороне от остальных. Прошлое пудовым грузом навалилось на этого, еще молодого человека, картины детства, юности и недавних дней мелькали, как в калейдоскопе.

Александр Антонов. Сегодня он был враг народа №1, человек, на которого уже подписан смертный приговор, на которого охотятся все ищейки ЧК. Как же так произошло? Закрутила жизнь, завертела, теперь уже останавливать поздно.

Родился Александр в небогатой, но сплоченной семье, 26 июня 1889 года в Москве, несколькими годами позднее, семейство переехало в небольшой уездный городок, Кирсанов Тамбовской губернии. Крестили мальчика в старинной церкви Преподобного Сергия Радонежского.

Отец Александра когда-то был фельдфебелем, но к моменту рождения сына Сашки, уже находился в отставке и очень переживал по тому поводу, что единственным полноценным кормильцем в семье была жена, Наталья Ивановна. Она хорошо шила, этим ремеслом женщина неплохо зарабатывала, одевая весь городок. Добрая слава о Наталье Ивановне, как о талантливом портном разошлась по всей округе, так что перебоев с работой практически не было. Хотя, конечно, были и непростые времена, когда приходилось считать в буквальном смысле каждую копейку.

Супруг Натальи Ивановны, Степан Гаврилович, особенно горевал, что жена дни и ночи проводила за работой, от которой постепенно стала слепнуть, поэтому сам не гнушался никакой честной работы, желая внести свою лепту в семейный бюджет. Так росли дети, верные помощники по хозяйству, надежда и опора родителям. Но, если со старшими особых хлопот не было, они делали то, что им говорилось, были послушны и понятливы, то с Сашкой, родители измучились в конец.

Хулиганистый, задиристый, гиперактивный ребенок сводил с ума и отца, и мать. В трехклассном лицее учился плоховато, хотя мог бы и на отлично. Постоянно дрался, правда, по делу: то защитить кого-то слабого нужно было, то свою честь отстоять. Но как бы то ни было, Сашка постоянно приходил весь оборванный в ссадинах и синяках, к чему Наталья Ивановна уже привыкла и старалась относиться спокойно. Уж такой ребенок, что поделаешь?..

После училища Сашка нанялся к местному помещику Милохину, который торговал хлебом. У помещика работалось плохо. И тяготы тут заключались даже не в самой работе, а в отношении помещика к своим слугам. Он мог и унизить прилюдно, и даже избить. Разумеется, такого, взрывной Сашка терпеть долго не мог.