Враги народа. Затмение

Грохот оглушал, выворачивая наизнанку. Такого захватчики уж точно не ожидали. В итоге, после долгой битвы красные были отогнаны от дома на приличное расстояние, в ту же секунду дверь с безумным воем вылетела вон, и наружу выскочили трое повстанцев. На них горела одежда, волосы также частично были взяты огнем, руки и лицо были сильно обожжены, кожа уже омертвевшая, коричневая, свисала жуткими лохмотьями, но они, казалось, еще не чувствовали всей силы боли, их мысли и чувства были заняты только одним, желанием вырываться из этого проклятого окружения, адского котла.

Швыряя бомбы без счета, мужчины расчищали себе путь, глаза горели пугающим огоньком, они сейчас были похожи на загнанных в угол зверьков, которые готовы драться до последней капли крови. Вскоре Антоновы и Токмаков скрылись в неизвестном направлении, скорее всего, подавшись вновь в непролазные леса, которые знали, как свои пять пальцев. Шум стих, и, как ни странно, живые большевики (все, за исключением убитого Григория), постепенно поднялись с земли, не веря своим глазам и тому, что они вновь упустили врага №1.

36.

В тюрьме, где томились отец Иоанн и Митька, атмосфера накалялась с каждым днем все больше. Вроде бы и с соседями по камерам они уже нашли общий язык, за исключением того зэка, которого Митька в первые дни хорошенько проучил, мокнув носом в парашу. Вроде бы и стали привыкать к холоду, голоду, тесноте во всем, да сырости. Ко многому привыкает человек, даже к самым кошмарным условиям, одного только не выносит, унижения, жестокости, насилия. Но именно это вновь вернулось сюда, да еще и в большем объеме. Единственного порядочного следователя увезли на Соловки за слишком мягкое ведение дел, этого человека обвинили в пособничестве терроризму и врагам народа, что было очень страшным обвинением, приравниваемым к смертному приговору.

Семен Никифорович понимал, что ждать милости от власти ему не стоит, но все же, он ни разу не пожалел о том, что не продал свою душу из-за страха, а в таком случае, даже смерть не страшна, так он к Господу уйдет, а, если бы сломался и озверел, то перед ним лежала бы только одна дорога, в ад.

Совсем недолгим было затишье в этом мрачном, удручающем заведении. Теперь же леденящие кровь крики раздавались, чуть ли не ежесекундно. Арестантов водили на допросы. Назад приволакивали обезображенные, еле дышащие, а иногда уже и не дышащие тела. Вот и этим утром вновь вызвали одного из камеры отца Иоанна, бывшего начальника строительной бригады, Петра. Он чем-то не угодил вышестоящим и теперь был вынужден медленно сходить с ума от побоев и не проходящего страха. Уходя, Петр долго смотрел невидящим взором в стену, будто бы силясь преодолеть эту преграду и оказаться где-нибудь далеко-далеко от всего этого кошмара, подальше от ненавистной охраны, бесчинствующих следователей, от смрада, который постоянно стоит в камере, от которого постоянно раскалывается голова, от всей этой, такой тяжелой и безрадостной теперь жизни. И только зычный голос охранника вывел Петра из ступора. Его увели.

Спустя три часа Петр уже лежал в углу, ловя воздух окровавленным ртом.

– Батюшка, – с трудом прошептал он.

Отец Иоанн пулей подлетел к несчастному, он всеми силами хотел помочь ему, поддержать, но в такие минуты, лучше не мешать, не трогать, это мудрый батюшка понимал очень хорошо. Но теперь Петр сам позвал его.

– Батюшка, они хотели, чтобы я стукачом стал. Но я не стал. Они меня били, сильно, больно. Заставляли подписать какие-то документы, которые полкамеры, в том числе и вас, подвели бы под виселицу. Я не стал подписывать. Но они не успокоятся. Даже, если я умру, им все равно, они будут выбивать показания из других, и из вас тоже. Так что будьте готовы ко всему. Они пытают. Ломают череп, подвешивают ласточкой. Батюшка, я больше не могу…

Отец Иоанн еле сдерживал подступавшие к горлу слезы. Как он негодовал на этих палачей, как он метался от горя и незнания, что делать в такой ситуации. Помолчав немного, он также тихо ответил:

– Я буду молиться за вас. Нет, мы, мы все должны молиться сейчас. Ребята, сломите вашу гордость. Вы видите, что происходит. Только общая молитва, искренняя, пламенная, может победить эту беду, когда об одном просят Господа много людей, такая молитва обретает невероятную силу, это я знаю точно.

– Эх, батюшка, да как она поможет? – с болью протянул Михалыч, один из самых уважаемых заключенных в камере, уважаемых не из-за воровского чина, а из-за сильного характера.

– Поможет. Другой надежды у нас больше нет. Когда мы можем что-то сделать сами, мы должны, прося защиты у Всевышнего, самостоятельно прилагать все силы, чтобы выполнить свое дело. Когда мы уже бессильны сделать что-либо, все упование только на Него. Либо нам и вовсе погибнуть поодиночке.

Не сговаривавшись, люди встали, как один, и стали неумело, но всё же, произносить молитву за Иоанном.

37.

Франция, 1919 год.