Наступили долгожданные выходные, которые Мишель и Люк решили, как и много лет назад провести вместе, в лихих задумках и интересных мероприятиях. Румянец радости стал возвращаться на лицо девушки, грусть уходила, но только появилось что-то новое, необъяснимое: если она смеялась, то слишком громко, если шутила, то слишком бурно, как заигравшийся актер, и лишь изредка она становилась самой собой, какой ее знали и любили окружающие. Вот такой, доброй, милой она была и сегодня. Впервые за долгое время на ее душе было свободно и светло, что не укрылось от глаз внимательного Люка.
– Ну, Слава Богу, я вижу мою дорогую подругу, а то всё думал, а не ошибся ли я, это ли моя Мишель или, может быть, инопланетянин, похитивший ее и облекшийся в ее образ…
В ответ Люк получил обворожительную улыбку, отчего затих на мгновение. Это мгновение, как оно было прекрасно, ценно, значимо для него, он более всего боялся спугнуть его, хотел удержать, задержать, сберечь, как самую высшую ценность.
– Смотри, кафе, помнишь, как именно в этом кафе ты мне впервые сказала, что я тебе нужен?
– Помню, конечно же, помню. На мне еще был смешной сарафанчик, и ты постоянно посмеивался надо мной, говоря, что маленькая девочка загулялась в мечтах. Помню, вот тебе сейчас, получи, за эти насмешки…
Неожиданно Мишель подлетела к красивому, городскому фонтану, мимо которого они проходили, набрала горсть воды и швырнула ее в Люка. Случайные прохожие тоже нечаянно получили свою порцию воды, но это не произвело эффекта разорвавшейся бомбы, напротив, на минуту все стали маленькими, шаловливыми детьми. В этой всеобщей суматохе Люк взял Мишель за руку, аккуратно, бережно, нежно и притянув к себе. Сердце бешено заколотилось, готовя выпрыгнуть наружу… причем не только у Люка…
– Милая, родная, дорогая моя Мишель, оставайся же со мной навсегда. Я никогда не причиню тебе зла, я всегда буду рядом. Я хочу, более всего на свете я хочу, видеть каждый твой шаг, помогать тебе, защищать тебя от всех и от всего. Ты же видишь… нет ничего ты не видишь, если бы видела, не мучила бы меня так… посмотри, Мишель, пожалуйста, взгляни, увидь меня… ведь я так сильно люблю тебя!
Как странно. Еще пару дней назад Мишель и слышать бы не захотела этих слов, сердце жгло что-то болючее и жестокое, но сейчас… сейчас этого не было, ушло. В груди что-то взлетало и замирало, в ожидании чуда, счастья. И с Люком… было так тепло и хорошо, спокойно, весело…
– А почему бы и нет, – игриво ушла от ответа Мишель, даже не пытаясь высвободиться из крепких, бережных объятий.
– Не играй со мной, как кошка с мышкой, пожалуйста, просто скажи, «да» или «нет», чтобы я мог либо надеяться, либо смириться…. хотя, нет, смириться у меня вряд ли получится…
– Хорошо, – более серьезно, тихо прошептала Мишель, – я согласна.
Люк медленно поднял глаза к небу в безмолвной молитве. Как же он был счастлив сейчас, он прокричал «Спасибо тебе, судьба, за всё» и закружил свою возлюбленную, как на бешеной карусели. Случайные прохожие залюбовались этой картиной чистой и страстной любви, такой редкой, такой нежной. Засмотрелся на них и еще один человек, внезапно появившийся на площади.
Застегнутый на все пуговицы, с поднятым воротником легкого плаща, несмотря на то, что на дворе стояла чудная погода сентябрьского бабьего лета, молодой мужчина стоял неподвижно, как каменный истукан. Его взгляд одновременно метал искры ярости и загорался огоньком боли, неведомого прежде отчаяния.
38.
Деревня восставала за деревней, город за городом. Уже вся страна была охвачена негасимым пламенем ярости, ненависти. В ответ на эту реакцию гнева народного, власть отвечала еще большей яростью, еще большей ненавистью. После того, как в Покровке отряд зеленых во главе с Александром Авдеевым сокрушил коммунистов, уничтожив и занимающего ответственную должность Никанора, большевики встрепенулись. Они послали несколько отрядов красноармейцев, дабы проучить за смерть своих, ликвидировав всю деревню за десять коммунистов.59
60 61 На руках у красноармейцев была директива:«Расстреливать всех контрреволюционеров. Брать заложников. Строить концентрационные лагеря. Сегодня же ночью Президиуму ВЧК рассмотреть дела контрреволюции и всех явных контрреволюционеров расстрелять. То же сделать районным ЧК. Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки…».62
Начиналась война, ожесточенная война внутри одного народа, где подчас братья шли по разную сторону баррикад. Но Покровки это не коснулось, здесь, даже если кто и надумал перекинуться к прибывшим разъяренным красным, их бы даже слушать не стали, деревня была проклятой недавно полученной директивой, постановлением на уничтожение. Это предвидели Авдеев и Снеговы, поэтому в предрассветный час, пока черная весть еще не успела дойти до города, начали собирать народ на вече.