Враги народа. Затмение

Пока Аграфена Никитична была еще в силе, она использовалась, как нянька для дочери Шуры, Светки, довольно взбалмошной девицы лет пятнадцати, которая полностью переняла характер своих родителей. Когда же бабушку свалил первый приступ и приковал к постели, она и вовсе стала забытой вещью, от которой отгородились мощной дубовой дверью. Но ведь бабушке нужен был уход, ее нужно было мыть, кормить, поить. Но ничего этого не было, отчего в комнате всегда стоял страшный запах. Изо всего этого сильно страдала Аграфена, ведь она всегда старалась соблюдать идеальный порядок в доме … и в своей душе.

Сережа был первый, который за долгие дни вошел в комнату Аграфены Никитичны. Шуре все время было некогда, Семен и вовсе стал спиваться, Светка же, слушая наказы матери «не ходи к чокнутой», решила не рисковать и не соваться к этой, такой непонятной старушке. Шура же надеялась, что так Аграфена Никитична уйдет быстрее, освободив жилплощадь.

Тяжелый, спертый воздух давно не проветриваемого помещения тяжело больного человека удушающе подействовал на мальчика, но он сразу оценив ситуацию, понял, что как раз здесь, несмотря на страшную атмосферу, только и есть оазис добра, так как в остальной части квартиры можно встретить только цунами злобы. По страдальческому, но бесконечно любящему взору бабушки, Сережа понял всё, и в душе был рад, что он будет жить здесь, а не рядом с остальными домочадцами.

– Я – Сережа, я, наверное, поживу какое-то время с вами, вы не против? – кротко спросил мальчик.

– Конечно, не против, милок, проходи, только тебе здесь будет, наверное, тяжело… Я болею, не могу пока подняться… Но ты на меня не смотри, я сильная, не буду жаловаться. Дай тебе Бог, прижиться здесь. Суметь прижиться…

Аграфена Никитична говорила очень тихо, но старалась вложить в свои слова максимум материнской доброты, того, что было сейчас нужно нежданному гостю больше всего на свете.

Тихо утекало время. Все дни до вечера Сережка проводил в доме: Шура и Семен уходили на работу, Светка ходила в какое-то училище, а потом пропадала в друзей, и только Сережа был в роли диковинной собачки, которую и выбросить жалко, и за стол пустить неловко, поэтому он старался не выходить из отведенной ему комнаты, а если и выходить, то быть незаметным. Несмотря на свой малый возраст, совсем недавно ему исполнилось шесть лет, мальчик был хозяйственным и смышленым, хорошо приспособленным к жизни, такой суровой, подчас жестокой.

Первое, что он сделал – это прибрался в комнате, накормил и напоил Аграфену Никитичну, тайком пробравшись на кухню: паренек понимал, что эта помощь явно не понравится хозяйке дома, потому не стал ее афишировать. Однажды, как и обычно, выйдя из комнаты поздним вечером, когда все уже легли спать, Сережка пошел на кухню. Не для себя, он хотел отобрать что-нибудь из съестного для больной бабушки.

Набрав в небольшую мисочку вареной картошки и захватив кружку воды, он на цыпочках крался обратно. Но внезапно кто-то включил свет, и мощная фигура горным массивом выросла на его пути.

– Ах, ты, негодник, вор проклятый! – негодовала фигура.

Перепуганный до полусмерти мальчик медленно поднял голову. Да, он так и думал, на кухне стоял Семен. Как и всегда в последние годы подвыпивший, грязный, взлохмаченный и озлобленный, он искал козла отпущения, на которого можно было вылить ушат ярости и ругани.

Такого козла отпущения он нашел в щупленьком белобрысеньком мальчишке.

– Шура, иди сюда, ты только посмотри на эту змею, которую мы пригрели на своей шее!

Послышался топот, эта сонная Шура спешила на зов, не понимая, что собственно произошло. Минута и в дверях возвышалась уже и она.

– Чего тут у вас?

– Посмотри. Мы тут пашем с тобой за десятерых, кормим его, поим, каждую копейку, значит, считаем, а он, оказывается, ворует по ночам. Куда продукты перепродаешь, падлюка?

– Не ку…не куда, – зазаикался мальчик, я бабушке нес, она голодная, а вы ей сегодня не приносили покушать….

– Ах, бабушке! – взревела Шура: – Да будет тебе известно, эта бабушка – злейший враг народа, враг нашей власти, она – очень нехороший, хитрый и подлый человек. И к тому же, она сумасшедшая. Да-да, чего так смотришь, сумасшедшая. Она тебе еще ничего не рассказывала?

– Нет… но она хорошая, вы не понимаете!

– Мы то, как раз прекрасно всё понимаем. А ну марш в комнату. Еду поставь на место, бабка сегодня постится. Вот когда поумнеет, отдаст то, что должна отдать, то тогда ее пост и закончится.

Недоумевающий Сережа белкой шмыгнул в комнату и, забравшись на кровать, укутавшись с головой, горько заплакал.

– Милок, чего ты плачешь? Обидели?

– Они мне не дали тебе покушать принести, тебя обзывали, сумасшедшей называли. Говорили, что ты им что-то должна отдать, тогда твой пост закончится. Я почти ничего не понял, понял, только что они на тебя очень сильно злятся. Но за что? Ты ведь хорошая, правда? Никакая не подлая, как они говорят? Это они подлые!

– Они… нет, они не подлые, внучек… они слепые и глухие. Смотрят и не видят, слушают и не слышат. Беда заключается в том, что их сердца окаменели…